— Я счастлив, дорогая. Но только это неправда.
— Не будьте идиотом.
— Понимаете, мистер Барнс, именно потому, что я очень много пережил, я теперь могу так хорошо всем наслаждаться. Вы не согласны со мной?
— Согласен. Вполне.
— Я знаю, — сказал граф. — В этом весь секрет. Нужно найти истинные ценности.
— А с вашими ценностями никогда ничего не случается? — спросила Брет.
— Нет. Больше не случается.
— Никогда не влюбляетесь?
— Всегда, — сказал граф. — Я всегда влюблен.
— А как это отражается на ваших ценностях?
— Это входит в число моих ценностей.
— Нет у вас никаких ценностей. Вы мертвый — и больше ничего.
— Нет, дорогая. Вы неправы. Я совсем не мертвый.
Мы выпили три бутылки шампанского, и граф оставил корзину у меня на кухне. Мы пообедали в одном из ресторанов Булонского леса. Обед был хороший. Еда занимала почетное место среди ценностей графа. Как и вино. Граф был в ударе во время обеда. Брет тоже. Вечер прошел приятно.
— Куда вы хотите поехать? — спросил граф после обеда. В ресторане уже никого, кроме нас, не было. Оба официанта стояли, прислонившись к двери. Им хотелось домой.
— Можно поехать на Монмартр, — сказала Брет. — Правда, как хорошо мы провели время?
Граф сиял. Он был чрезвычайно доволен.
— Вы — милейшие люди, — сказал он. Он уже опять курил сигару. — Отчего вы не поженитесь?
— Мы хотим жить каждый по-своему, — сказал я.
— Не хотим портить друг другу карьеру, — сказала Брет. — Пойдемте. Выйдем отсюда.
— Выпейте еще коньяку, — сказал граф.
— Там выпьем.
— Нет. Выпьем здесь, здесь тихо.
— Подите вы с вашей тишиной, — сказала Брет. — Что это мужчины вечно ищут тишины?
— Мы любим тишину, — сказал граф, — как вы, дорогая, любите шум.
— Ну ладно, — сказала Брет. — Выпьем здесь.
— Гарсон! — позвал граф.
— Что прикажете?
— Какой у вас самый старый коньяк?
— Тысяча восемьсот одиннадцатого года, мосье.
— Подайте бутылку.
— Ну-ну. Зафорсил. Верните официанта, Джейк.
— Послушайте, дорогая. Старый коньяк стоит своих денег в гораздо большей степени, чем все остальные мои древности.
— У вас много древностей?
— Полон дом.
В конце концов мы поехали на Монмартр. У Зелли было тесно, дымно и шумно. Музыка резала уши. Мы с Брет танцевали. Было так тесно, что мы еле могли двигаться. Негр-барабанщик помахал Брет. Мы попали в затор и танцевали на одном месте, как раз против него.
— Как поживайт?
— Отлично.
— Это карашо.
Белые зубы так и сверкали.
— Это мой большой друг, — сказала Брет. — Изумительный барабанщик.
Музыка кончилась, и мы пошли к столику, за которым сидел граф. Потом музыка снова заиграла, и мы танцевали. Я посмотрел на графа. Он сидел за столиком и курил сигару. Музыка опять кончилась.
— Пойдем к нему.
Брет пошла было к столику. Но музыка опять заиграла, и мы снова танцевали, стиснутые толпой.
— Ты не умеешь танцевать, Джейк. Лучше всех танцует Майкл.
— Он замечательно танцует.
— У него вообще много достоинств.
— Он мне нравится, — сказал я. — Я ужасно люблю его.
— Я выйду за него замуж, — сказала Брет. — Странно, я целую неделю о нем не думала.
— А разве ты ему не пишешь?
— Нет. Никогда не пишу писем.
— Но он, конечно, пишет?
— О да! И очень хорошие письма.
— Когда вы поженитесь?
— Почем я знаю. Как только развод получу. Майкл уговаривает свою мать, чтобы она раскошелилась.
— Может быть, я могу помочь?
— Брось дурить. У его родни куча денег.
Музыка кончилась. Мы подошли к столику. Граф встал.
— Очень мило, — сказал он. — На вас было очень, очень приятно смотреть.
— А вы не танцуете, граф? — спросил я.
— Нет. Я слишком стар.
— Да бросьте, — сказала Брет.
— Дорогая, я танцевал бы, если бы это доставляло мне удовольствие. Мне доставляет удовольствие смотреть, как вы танцуете.
— Отлично, — сказала Брет. — Я еще как-нибудь потанцую для вас. Да, а где же ваш дружок Зизи?
— Вот что я вам скажу. Я помогаю ему, но я предпочитаю его не видеть.
— С ним трудно.
— Знаете, мне кажется, что из него выйдет художник. Но я лично предпочитаю не видеть его.
— Джейк тоже.
— У меня от него мурашки по спине бегают.
— Да. — Граф пожал плечами. — Нельзя знать, что из него выйдет. Но его отец был большим другом моего отца.