Курсанты повели девушек в небольшой итальянский ресторан на окраине Вашингтона, где они чудесно пообедали. Затем они отправились смотреть пьесу «Мышьяк и старое вино», которая очень понравилась Кэтрин. К концу вечера ребята проводили девушек домой, и Суси пригласила их выпить перед сном по стаканчику. Когда Кэтрин поняла, что курсанты собираются остаться на ночь, она извинилась и заявила, что идет спать.
Ее ухажер запротестовал.
— Ведь у нас с тобой еще ничего не было, — сказал он. — Посмотри на них.
Суси и ее кавалер лежали на кровати и страстно обнимались.
Партнер Кэтрин крепко сжал ей руку.
— Скоро начнется война, — начал он откровенно.
Не успела Кэтрин освободить руку, как курсант положил ее себе между ног так, чтобы она почувствовала его напряженный член.
— Ты же не пошлешь человека в бой в таком состоянии, правда?
Кэтрин вырвала руку и старалась держаться спокойно.
— Я много думала об этом, — ответила она ровным голосом, — и решила, что лягу только с тем, кто получит ранение на фронте.
Она повернулась, ушла к себе в спальню и закрылась на ключ. Ей было трудно заснуть. Лежа в постели, Кэтрин обращалась мыслями к Уильяму Фрэзеру, своей новой работе и половому возбуждению молодого курсанта. Через час после того, как она легла спать, вовсю заскрипели пружины в кровати Суси, и заснуть уже было невозможно.
В половине девятого утра Кэтрин пришла в свою новую контору. Дверь уже кто-то отпер, и в приемной горел свет. Из кабинета доносился мужской голос, и Кэтрин направилась туда.
За рабочим столом сидел Уильям Фрэзер и что-то наговаривал в диктофон. Он посмотрел на Кэтрин и выключил его.
— Раненько вы заявились, — заметил он.
— Прежде чем приступить к работе, я хотела осмотреться и определить свое место.
— Садитесь. — (Что-то в его тоне озадачило Кэтрин. Ей показалось, что он разозлился. Кэтрин села.) — Я не люблю людей, которые суют нос не в свои дела, мисс Александер.
Кэтрин почувствовала, что у нее запылали щеки.
— Я… я не понимаю.
— Вашингтон — город маленький. В сущности, его и городом-то назвать нельзя. Это просто захолустная деревня. Здесь вы и шагу не ступите без того, чтобы через пять минут об этом не стало известно всем.
— Я все еще не…
— Издатель газеты «Вашингтон пост» позвонил мне через две минуты после того, как вы появились там, и спросил, зачем моей секретарше понадобились исчерпывающие сведения о моей персоне.
Кэтрин была поражена и не знала, что сказать.
— Ну как, вы узнали все сплетни обо мне, которые вас интересовали?
Она вдруг почувствовала, что ее смущение перерастает в гнев.
— Я вовсе не шпионила за вами, не совала нос не в свое дело, — горячо возразила ему Кэтрин, — а просто хотела узнать, что вы за человек, поскольку мне предстояло с вами работать. — Голос у нее дрожал от негодования. — Полагаю, что хорошая секретарша должна приспособиться к тому, кто ее нанял, и мне нужно было знать, к чему мне придется приспосабливаться.
Фрэзер по-прежнему недовольно смотрел на нее.
Кэтрин с ненавистью во взгляде, пытаясь не расплакаться, продолжала:
— Вам больше не придется об этом беспокоиться, господин Фрэзер. Я увольняюсь.
Она повернулась и направилась к выходу.
— Сядьте, — приказал ей Фрэзер, и голос его подействовал на нее как удар кнута.
Потрясенная Кэтрин остановилась и оглянулась.
— Не выношу примадонн.
Она взглянула на него.
— Я не…
— Ну ладно, извините. Теперь присядьте, пожалуйста.
Он взял со стола свою трубку и закурил ее.
Кэтрин стояла перед ним, не зная, что делать. Ее так унизили.
— Не думаю, что у нас с вами что-нибудь получится, — начала она. — Я…
Фрэзер сделал затяжку и выбросил погасшую спичку.
— Конечно, получится, Кэтрин, — урезонивал он ее. — Вы не можете сейчас уволиться. Посмотрите-ка, скольких трудов мне стоит дисциплинировать новенькую девушку.
Кэтрин посмотрела на него и заметила веселые искорки в его светло-голубых глазах. Он улыбнулся, и Кэтрин тоже невольно изобразила на лице подобие улыбки. Он погрузился в кресло.
— Так-то лучше. Вам кто-нибудь говорил, что вы слишком чувствительны?
— Наверное. Извините меня.
Фрэзер откинулся на спинку кресла.
— А может, это я сверхчувствителен? «Один из самых выгодных холостяков Америки». Для меня это клеймо как заноза в жопе!
Кэтрин стало неприятно, что он так выразился. «Но что мне больше всего не понравилось? — подумала Кэтрин. — Слово «жопа» или слово «холостяк»?»