— Что? Мне же без нее никуда не попасть.
— Да, да, ты прав, ты совершенно прав. Прости, пожалуйста.
— Да нет, я хотел сказать, что если она вам нужна… — Ему не хочется одалживать автомобиль, который принадлежит ему лишь наполовину.
Тотеро это понимает.
— Нет, нет. Нелепая идея. Спокойной ночи.
— Обрюзгший старый болван, — говорит ему Маргарет.
Взглянув на нее, Тотеро суетливо опускает глаза. Гарри видит, что она права, Тотеро и вправду обрюзг, лицо его искривилось, как спущенный баллон. Однако этот баллон смотрит на Кролика, словно распираемый какой-то важной мыслью, тяжелой и бесформенной, как вода.
— Куда ты денешься? — спрашивает Тотеро.
— Все будет о'кей. У меня есть деньги. Я возьму номер в гостинице, — отвечает Кролик. Отказав Тотеро, он хочет, чтобы тот поскорее ушел.
— Дверь моей обители открыта, — говорит Тотеро. — Правда, там всего одна койка, но можно сделать матрас…
— Нет, нет, — резко возражает Кролик. — Вы спасли мне жизнь, но я не хочу садиться вам на шею. Все будет хорошо. Я и без того не знаю, как мне вас благодарить.
— Мы еще побеседуем, — обещает Тотеро; рука его дергается и как бы случайно шлепает Маргарет по заду.
— Я готова тебя убить, — говорит ему Маргарет, и они удаляются.
Похожие со спины на отца с дочерью, они минуют стойку, возле которой шепчется с девушкой-американкой официант, и выходят сквозь стеклянную дверь, Маргарет впереди. Словно так и надо, словно они — деревянные фигурки, входящие и выходящие из старинного барометра.
— Господи, в какой же он скверной форме.
— А кто в хорошей? — интересуется Рут.
— Хотя бы вы.
— Вы хотите сказать, что у меня хороший аппетит?
— Послушайте, у вас какой-то комплекс насчет того, что вы такая большая. Вы совсем не толстая. Вы пропорционально сложены.
Она смеется, потом умолкает, смотрит на него, снова смеется, берет его обеими руками за плечо и говорит:
— Кролик, вы истинно христианский джентльмен.
От того, что она назвала его по имени, его обдает волнующим теплом.
— За что она его ударила? — спрашивает он и хихикает, боясь, что ее руки, лежащие у него на плече, игриво ткнут его в бок. Ее крепкая хватка не исключает такой возможности.
— Ей нравится бить людей. Однажды она ударила меня.
— Наверняка вы сами напросились.
Она убирает руки и кладет их обратно на стол.
— Так ведь и он напросился. Ему нравится, когда его бьют.
— Вы его знаете?
— Она мне про него рассказывала.
— Это еще не значит, что вы его знаете. Эта девка глупа.
— Что верно, то верно. Вы даже и представить себе не можете, до чего она глупа.
— Еще как могу. Я женат на ее двойняшке.
— Уу-у! Женат.
— Слушайте, что вы там говорили насчет Ронни Гаррисона? Вы его знаете?
— А что вы там говорили насчет того, что вы женаты?
— Да, я был женат. И до сих пор женат.
Он жалеет, что заговорил об этом. Огромный пузырь, сознание чудовищности его положения теснит ему сердце. Так бывало в детстве, когда, субботним вечером возвращаясь домой, он вдруг осознавал, что все кругом — деревья, мостовая — все это жизнь, единственная, неповторимая действительность.
— Где она?
Этого еще не хватало — попробуй-ка ответить на вопрос: куда могла пойти Дженис?
— Она, наверно, у своих родителей. Я только вчера ее бросил.
— А, так это просто отпуск. Вы ее не бросили.
— Да нет, пожалуй, бросил.
Официант приносит им блюдо кунжутных пирожных. Кролик на пробу берет одну штуку, он думает, что они твердые, и с удовольствием ощущает, как сквозь тонкую оболочку семян проступает мягкое тягучее желе.
— Ушли совсем ваши друзья? — спрашивает официант.
— Не беспокойтесь. Я заплачу, — отвечает Кролик.
Китаец поднимает свои вдавленные брови, морщит в улыбке губы и уходит.
— Вы богатый? — интересуется Рут.
— Нет, бедный.
— Вы и вправду собираетесь ночевать в гостинице?
Оба берут по нескольку пирожных. На блюде их штук двадцать.
— Да. Сейчас я расскажу вам про Дженис. Я не собирался ее бросать до той самой минуты, когда я от нее ушел. Мне вдруг стало ясно, что иначе и быть не может. В ней пять футов шесть дюймов, она смуглая…
— Не желаю про нее слушать. — Голос Рут звучит решительно; когда она, закинув голову, вглядывается в светильники на потолке, ее разноцветные волосы приобретают однородный темный оттенок. Волосам свет льстит больше, чем лицу, — на обращенной к Гарри стороне ее носа из-под пудры проступают какие-то пятна или прыщи.