Девушки остановились.
— Ты где? — прошептала одна из них. Пятьсот девятый поднял руку и помахал.
— Ах, вот где. У тебя есть деньги?
— Да. А у вас что есть?
— Вначале гони гроши. Три марки.
Деньги в пакете, перевязанном бечевкой, он просунул длинной палкой под колючей проволокой на дорогу. Девушка наклонилась, вынула деньги и быстро пересчитала. Потом сказала:
— Вот, смотри!
Обе достали из карманов картофелины и бросили сквозь колючую проволоку. Пятьсот девятый попытался поймать их прямо в пальто Лебенталя.
— А теперь хлеб, — сказала та, что потолще. Пятьсот девятый наблюдал, как ломти хлеба перелетали через проволоку, и быстро ловил их.
— Вот это все.
Девушки собрались было уходить. Пятьсот девятый присвистнул.
— Что? — спросила толстушка.
— Можете принести еще?
— На следующей неделе.
— Нет, когда будете возвращаться из казармы. Ведь там вам дадут все, чего пожелаете.
— Ты всегда одинаково выглядишь? — спросила толстушка и наклонилась, чтобы лучше его разглядеть.
— Да они все такие, Фритци, — сказала вторая.
— Я могу здесь подождать, — прошептал Пятьсот девятый. — У меня еще есть деньги.
— Сколько?
— Три.
— Нам надо идти, Фритци, — проговорила вторая. Все это время обе имитировали шаги, чтобы не вызвать подозрение охранников на башнях.
— Я могу ждать всю ночь. Пять марок.
— Ты здесь за новенького, что ли? — спросила Фритци. — А другой где? Умер?
— Заболел. Вот и послал меня сюда. Пять марок. Можно и больше.
— Пошли, Фритци. Нам нельзя здесь так долго стоять.
— Хорошо. Посмотрим. Подожди меня здесь, пожалуй.
Девушки ушли. Пятьсот девятый слышал шуршание их юбок. Он отполз назад, подстелил себе пальто и обессиленный лег. Ему казалось, что он потеет. Хотя был совершенно сухой.
Обернувшись, он увидел Лебенталя.
— Ну, все как надо? — спросил Лео.
— Да, вот картошка и хлеб.
— Вот ведь сволочи, — прошипел он. — Какие кровопийцы! Цены почти такие же, как здесь в лагере! За это им хватило бы и полторы марки. За три марки надо было бы добавить еще колбасы. Все потому, что меня при этом не было!
Пятьсот девятый не слушал.
— Давай разделим, Лео, — сказал он.
Они заползли под барак и разложили там картошку и хлеб.
— Картошку возьму я, — заметил Лебенталь, — чтобы выторговать на нее что-нибудь завтра.
— Нет. Нам все это нужно сейчас самим. Лебенталь поднял глаза.
— Вот как? А откуда мне взять деньги в следующий раз?
— У тебя ведь еще есть кое-что.
— Да что ты говоришь!
Вдруг они, как звери, на четвереньках уселись друг против друга и уставились в осунувшиеся лица друг друга.
— Сегодня вечером они снова придут и принесут еще, — сказал Пятьсот девятый. — Кое-что оттуда, на это тебе будет легче выменять. Я сказал, что у нас есть еще пять марок.
— Послушай-ка, — начал Лебенталь, пожав плечами, — если у тебя есть деньги, это твое дело.
Пятьсот девятый уставился на него. Наконец, Лебенталь отвел взгляд и облокотился.
— Ты меня угробишь, — простонал он тихо. — Что тебе, собственно, надо? Чего ради ты во все вмешиваешься?
Пятьсот девятый боролся с искушением съесть картофелину, потом еще одну, быстро, все картофелины, прежде чем кто-нибудь успеет его опередить.
— Как ты это себе представляешь? — продолжал шепотом Лебенталь. — Значит, все сожрать, все деньги распустить, как идиоты, а где потом еще раздобыть?
Картошка. Пятьсот девятый обнюхал ее. Хлеб. Его ладони отказывались подчиниться разуму. Его желудок — это было сплошное оголенное страстное желание: Есть! Есть! Глотать! Быстро! Быстро!»
— У нас есть коронка, — произнес он мучительно и отвел взгляд в сторону. — Как насчет коронки? Мы ведь кое-что за это получим. Как там обстоят дела?
— Сегодня трудно было чего-либо добиться. Все закрутилось. Впрочем, уверенности нет. Что есть на ладони, то есть.
«Ему что, есть не хочется? — подумал Пятьсот девятый. — Что он там говорит? Разве не раскалывается у него желудок от голода?»
— Лео. Не забывай Ломана! Пока мы соберемся с силами, будет поздно. Сейчас каждый день на счету.
Теперь уже нет необходимости думать на месяцы вперед.
Вдруг донесся тонкий пронзительный крик, напоминающий крик испуганной птицы. На одной ноге, воздев руки к небу, стоял мусульманин. Другой мусульманин пытался поддерживать первого. Казалось, что оба исполняют причудливое па-де-де на горизонте. Мгновение спустя они упали, как сухая листва на землю, и крик угас.