— Пожалуй, нет, — сказал Привалов. — Благодарю за все.
— Что ж. Тогда удачи вам, Александр.
— Удачи, — сказал Люцифер.
Привалову ужасно хотелось спросить профессора о том, что он собирается делать дальше и куда направляется. Но теперь он понимал, что это не его дело — и если бы Преображенский хотел поделиться планами, то, наверное, поделился бы.
Видимо, что-то такое у него на лице отразилось, потому что профессор сказал — преувеличенно бодрым тоном:
— Ну, ну, не грустите. Бог даст, еще свидимся как-нибудь… Готовы предстать перед Джузеппе Петровичем?
Александр кивнул и в следующую же секунду оказался в отделе Заколдованных сокровищ с чашей в руке.
Бальзамо сидел прямо перед ним — на воздухе, без мебели. Сидел и ехидно улыбался.
Привалов запоздало сообразил, что маг такого уровня способен видеть суть вещей, а значит — все знал и понимал с самого начала.
«Просто развлекался», — догадался он.
Бальзамо кивнул.
— Старикам бывает скучно, — сказал он. Его слова сопровождались смутной картинкой, проявившейся у Привалова в уме: какая-то южная местность, высокое дерево непонятной породы и старик с посохом, сидящий на камне и рассматривающий муравьев, тащащих в муравейник жука, перебирающего лапками.
Александр вздохнул, склонился и протянул Бальзамо чашу.
Великий старец чуть нахмурил брови. Привалов понял, что он должен что-то сказать. И даже не важно что — Бальзамо все знал и понимал — а как.
— Я оказался здесь случайно и не хотел, э-э-э, нанести ущерб, — начал Александр, тщательно подбирая слова. — Я взял чашу без спроса, но не для того, чтобы присвоить. Я возвращаю, что взял, и прошу меня простить за… за причиненные неудобства, — получилось очень коряво, но это было лучшее, что Привалов смог выдавить из себя.
На этот раз Бальзамо чашу взял, хотя и с таким видом, будто оказывает то ли величайшее одолжение, то ли величайшее снисхождение.
— Ты вернул не все, — сказал он. — Тут нет четырех капель. Где они?
— Одну каплю я уронил на журнал, — признался Александр. — Я не знал, что это такое, и сделал это… — он хотел сказать «случайно», но вовремя поймал себя и поправился: —…по глупости. Две капли взяли профессор Преображенский и его сыч, без моего согласия, — сказал Привалов. — Одну выпил я.
— Это я знаю, — нахмурился Бальзамо. — И почему ты решил, что имел право выпить рубидий?
Александр почувствовал, как по спине течет холодный пот. Он отлично понимал, что Бальзамо действительно способен превратить его в жабу. Или того хуже — в Сашу.
Привалов попытался собраться с мыслями. Правильный ответ был где-то рядом, но он не мог его высказать. Об этом нельзя было говорить, совсем нельзя. Это был запрет такой силы, против которой у Привалова не было ни метода, ни приема.
Все же он попытался.
— Вы получаете рубидий из людей, — сказал он, — а я тоже человек, из которого выжали рубидий. Меня не спросили, хочу ли я его вам отдать.
Я свое вернул.
Бальзамо презрительно усмехнулся.
— Ты пытаешься сказать, — заметил он, — что рубидий добыт из твоего народа. Но не можешь, потому что я спрошу, что это за народ. Советский — так уже не говорят, у вас это вышло из обычая. А ничего другого ты сказать не сможешь. Вам запрещено быть народом, и вы на это согласились. Вы предали себя и своих предков. Поэтому вы заслуживаете того, как с вами обращаются. Но ты меня развлек. Я дарю тебе эту каплю. Можешь теперь…
Тут Александра пробило. Он внезапно понял, что ему здесь было нужно на самом деле.
— Я очень прошу, — перебил он Бальзамо, подавляя в себе сразу два желания: встать на колени и бежать без оглядки. — Еще одну каплю. Одну. Пожалуйста.
Великий старец приподнял бровь и посмотрел на Привалова очень внимательно.
— Хм-м-м… — протянул он. — Прав был этот ваш писатель насчет милосердия и тряпок[74]. Хотя все-таки странно. Почему именно он? Ты ему чем-то обязан?
— Нет, — признал Александр. — Просто… ну… остальные хоть как-то… С ним получилось очень паршиво, а я считал, что все нормально… и теперь… ну в общем… вот.
— Неубедительно, — сказал Бальзамо.
Привалов вздохнул, как перед прыжком в холодную воду. Решительно подтянул брюки и опустился на колени, склонив голову.
— Я очень вас прошу, уважаемый доктор, — сказал он. — Не для себя прошу.
— Хм, — протянул Бальзамо, щурясь. — В самом деле, не для себя просишь… и выгоды никакой себе не ищешь. Встань.