— …Я грю, да ты чо же, змей подколодный, делаешь-то?.. У тебя, грю, чо, кулак-то ватный, ли чо ли?..
Увидев Ефима Степаныча, перестали жужжать, с любопытством уставились на него.
«Несдобровать, — с отчаянием подумал Ефим. — Мигом разузнают — к обеду вся деревня хаханьки будет разводить».
Подошел к очереди, насмешливо оглядел страждущих.
— Многонько вас! А вот в праздники-то, когда они бывают, никого ведь нету тут. Не хвораете, что ль, в праздники? — Спросил и сам не понял — зачем?
— У нас по праздникам, Ефим Степаныч, без того хлопот много, — откликнулась одна.
— Вот то-то и гляжу: много хворых. Где у них тут главный сидит?
— Главврач?
— Но.
— А вон кабинет. Во-он, клеенкой-то обшитый.
Ефим пошел в указанный кабинет, стараясь не хромать.
Главного еще не было. В кабинете сидела красивая полная женщина с родинкой на щеке.
— Главного нет. А вы что хотели? — вежливо спросила женщина.
— Я председатель здешний. Она насчет дров обращалась…
— Да, да, да, я в курсе дела. Дрова очень нужны — зима скоро.
«А то я сам не знаю, скоро зима или не скоро», — съехидничал про себя Ефим.
— Можете брать. Но транспорта у меня нету.
— А на чем же мы?
— Это уж я не знаю. В сельсовет обратитесь. Мое дело — дрова.
Из больницы Ефим шел злой. «Шестьдесят кубометров — как псу под хвост. Черт дернул с дровами-то вылететь!.. Неужели нельзя было какое-нибудь другое заделье найти».
Дрова все равно пришлось бы доставить в больницу, но так вот: прийти и самому навялить — это анекдот, так никакой, самый захудалый председателишко не сделает.
«Совсем сдурел».
А сзади болело так, что каждый шаг отдавался аж в затылке.
«Пойду сам сделаю операцию», — решил Ефим.
Соня встретила восклицанием:
— Ну, вон как скоро! А ты боялся…
— Не шуми. Сейчас будем сами резать. Вскипяти воду, положи туда ножик… В общем, я буду подсказывать.
— Да ты чо, Ефим!.. — заговорила было Соня, но Ефим так глянул на нее, что та осеклась на полуслове.
— Хватит! Надоело мне с ним нянчиться. Ребятишки в школе?
— В школе.
— Запирайся на крючок и… устроим полевой лазарет.
— Я не буду, Ефим. Я боюсь.
— Чего боишься?
— Резать боюсь. Ты чо, сдурел?
— Да чо тут бояться-то?!
— Не буду, — уперлась Соня. — Мы же заражение сделаем.
— Прокипятим как следует — никакого заражения не будет. Как в войну резали!.. — прямо в окопах.
— У врача-то не был?
— Не пойду я к врачу. Все. Давай сами. Сейчас за милую душу операцию сварганим.
— Не дури, Ефим. Хошь, я сама схожу в больницу и приведу кого-нибудь — прямо здесь вырежут. И никто не узнает…
— Опять за свое?! — взорвался Ефим. — Говорят дуре такой — не могу, дак нет — свое! Кипяти воду!
Соня тоже была упрямая баба.
— Не дурачься — не дурней тебя. Черт недорезанный… Заражение сделаем, — куда потом одна с ребятишками-то денусь? Только о себе думает! Вон какие люди хворают, да и то к врачам ходют, а он, видите, не может свой зад показать. Кому он нужен к черту!.. там глядеть-то не на что…
Ефим как-то непонятно спокойно посмотрел на жену. Сказал:
— Выйди на пять минут за дверь. Мне надо ее обследовать перед зеркалом.
Соня, в свою очередь, подозрительно взглянула на мужа.
— Чего затеял?
— Выйди, я ее смотреть буду! Что, шибко охота глянуть?
— Тьфу! — Соня вышла.
Ефим достал из сундука чистую простынь, расстелил на полу, приспустил штаны… Постоял, подумал… Отошел немножко, разбежался и сел с маху на простынь. И еще проехался маленько…
Соня в сенях услышала глухой, сквозь стиснутые зубы, вскрик мужа, бросилась в избу.
Ефим лежал на боку, держал в руках штаны и тихонько матерился.
— Все, теперь выйдет… Без ножа обойдемся.
Кукушкины слезки
Ехали краем леса.
Телега катилась по пыльной дороге, подскакивала на корневищах; в передке телеги звякала какая-то железка.
Солнце клонилось к закату, а было жарко. Было душно. Пахло смольем, пылью и земляникой.
В телеге двое: мужчина и женщина. Примерно одних лет — под тридцать.
Женщина сидит впереди, у грядушки, правит. Мужчина лежит за ее спиной на охапке зеленой травы, смотрит вверх, в безоблачное небо, курит.
Молчат.
Женщина, склонив голову, постегивает концом вожжей по своему сапогу. Думает о чем-то.
Ехали со станции уже часа два. Поговорили о здешних краях, о том о сем… И замолчали.