Парню все больше и больше нравилась девушка. Он посмотрел на старичка. Тот сидел спиной к оркестру… Вобрал голову в плечи и смотрел угасшими глазами в стол. Рот приоткрыт, нижняя губа отвисла.
— Пришла, — тихо сказал он, когда почувствовал на себе взгляд парня. И усмехнулся, точно оправдывался, что на него так сильно действует песня.
А девушка все пела, улыбалась… В улыбке ее сквозило что-то не совсем хорошее. И все-таки она была красивая и очень смелая.
Детина обхватил голову громадными лапами и смотрел на нее.
— От зараза! — сказал он, когда девушка кончила петь. — А?
— У меня не такая уж большая пенсия, — доверчиво заговорил старичок, — и я ее, знаете, всю просаживаю в этом ресторане — слушаю, как она поет. Вам тоже нравится?
— Да.
— И обратите внимание: она же совсем еще ребенок. Хоть накрашена, хоть, знаете, этакая синевца под глазами и улыбаться научилась, а все равно ребенок. Меня иной раз слеза прошибает.
— Она еще петь будет?
— До без четверти одиннадцать.
Принесли коньяк, шашлык, салаты. Старичку принесли рисовую кашу.
— Выпьешь, батя? — предложил парень.
Старичок посмотрел на бутылку, подумал, махнул рукой и сказал:
— Наливайте! Граммов двадцать пять.
Детина улыбнулся, налил в синюю рюмку — половину, себе набухал в фужер и сразу, не раздумывая, выпил.
— Боже мой! — воскликнул старичок.
— Что?
— Здорово вы…
— Между прочим, я его не уважаю — вонючий.
— Завидую я вам… Вы кто по профессии?
— Бригадир. Лесоруб.
— Завидую вам, черт возьми! Прилетаете сюда, как орлы… Из какой-то большой жизни, и вам тесно здесь… Тесно, я чувствую.
Детина ел шашлык, слушал.
— Пей, батя.
Старичок выпил, крякнул и заторопился закусывать.
— Давно не пил, года три.
— Вы что, одинокий, что ли?
— Одинокий, — старичок кивнул головой.
— Плохо.
— Ничего… Я как-то не думаю об этом. Мне вот она, — кивнул он в сторону оркестра, где только что пела девушка, — дочерью, знаете, кажется. Люблю ее, как дочь. И ужасно боюсь за ее судьбу.
— Она знает тебя?
— Нет, откуда?
— Хорошо поет. Я не люблю, когда визжат.
— Да, да…
Детина отклонился от стола, гулко стукнул ладонью себя в грудь. Шумно вздохнул.
— Добрый шашлычишко.
— Вы — какие-то хозяева жизни. Я не умел так, — грустно сказал старичок.
Оркестранты опять взялись за инструменты.
Опять вышла девушка, поправила микрофон.
Детина закурил.
— Пришла, — показал он глазами на нее.
Старичок обернулся, мельком глянул на девушку.
— Я не вижу. А в очках смотреть… как-то не могу, не люблю. Редко смотрю.
Девушка запела. Песенка была о том, как она влюбилась в молчаливого парня, мучилась с ним, но любила.
Детина слушал, задумчиво улыбался. Старичок опять ушел в себя, опять потух его взор и отвисла губа.
Девушка шутила, рассказывала, как она любила такого вот идиота, который умел произносить только «ага» и «ого». Хорошая песенка, озорная. Казалось, девушка про себя рассказывает — так просто у нее получалось. И оттого, что она рассказывала это всем, не боялась, казалась она такой родной, милой…
Детина ощутил в груди странную, горячую радость. Жизнь со всеми своими заботами и делами отодвинулась далеко-далеко. Остались только звуки ее, песня. Можно было шагать в пустоте, делая огромные шаги, так легко сделалось.
— Давай еще, батя! — Парень налил старичку и себе.
Старичок покорно выпил, закрутил головой и сказал:
— Это что же такое будет со мной?
— Ничего не будет. Мне тоже что-то жалко ее, — признался парень. — Поет тут пьяным харям.
— О!.. — Старичок нацелился на него белым пальчиком. — Женись на ней! И увези куда-нибудь. В Сибирь. Ты же можешь… Ты вон какой!..
— Во-первых, я женатый, — возразил детина. — А потом: разве ж она поедет в Сибирь? Ты подумай…
— С тобой поехала бы.
— Едва ли.
Старичка заметно развезло. Он вытер рот, бросил скомканный платок на стол, заговорил горячо и поучительно:
— Никогда не надо так рассуждать: поехала, не поехала. Увидел, человек нуждается в помощи, — бери и помогай. Не спрашивай. Тем более бог ничем, кажется, не обидел — ты же сильный!
— Я женатый! — опять возразил детина. — Ты что?
— Я не о том. Я о тенденции… Налей-ка мне еще. Что-то мне сегодня ужасно хорошо.
Детина налил в синюю рюмку. И себе тоже налил в фужер.
— Ты мне напомнил одного хорошего человека, — стал рассказывать старичок. — Ты кричишь здорово?