— Как была, сердечная, в подвенечном наряде, так и бежала. Кафтан только накинула.
— И прямехонько к прудкам.
— Ан врешь, к частоколу, что у Темной дыры.
— Ее тут нечистый, надо быть, и сцапал, наше место свято!
— И крикнуть, родименькая, поди, не успела…
— Ан врешь, крикнула! Федор-стремянный байт, слышал: кричала и таково жалобно.
— Слышал, слышал, — подтвердил рыжий детина.
В то время как дворня предавалась ненужным разговорам и пересудам, Черкасский и Елена Дмитриевна приставали к Пронскому, чтобы он принял энергичные меры к отысканию беглянки.
— Если она в прудках, пусть вытащат тело, — сказала Хитрово, не желавшая расставаться с надеждой, что соперница навсегда устранена с ее пути.
— Пошли во все стороны погоню, не успела она далеко убежать, — советовал Черкасский.
— Убью, убью я ее! — скрежеща зубами, отвечал на все эти советы Пронский.
Вдруг вся толпа заволновалась, разговоры смолкли, и все с изумлением дали дорогу трем рослым стрельцам, пробиравшимся прямо к хозяину.
— Что вам надо? — вскинулся на них Пронский. — Куда без доклада лезете?
— Времени нету, княже! — ответил ему, низко кланяясь, один из стрельцов, который был не кто иной, как сам Дубнов. — Принес тебе весть о… о дочери твоей.
— Говори, говори! — кинулись к нему Хитрово и оба князя.
— Это княгиня будет? — невинно спросил Дубнов, снимая шапку перед Хитрово и кланяясь ей в пояс, хотя отлично знал красавицу боярыню.
— Ты знаешь, где княжна? — тряся его за рукав кафтана, спросил Пронский.
— Я весть тебе принес о ней… только ты дай мне слово, что не причинишь ни мне, ни товарищам никакой обиды… Тогда скажу.
— Даю слово свое княжеское! — крикнул Пронский.
— И он пусть даст! — кивнул стрелец на Черкасского.
— Чего еще задумал? Нешто я хозяин? — хмуро ответил Черкасский, пристально вглядываясь в стрельца. — Кабы я был хозяином, давно бы тебя велел собаками затравить. Что-то мне твое обличье знакомо.
— Вспомни, князь! — засмеялся стрелец.
— Будет зря болтать! — раздалось со всех сторон. — Говори, что знаешь о боярышне?
— Ты вытащил княжну из… Москвы-реки? — глухим голосом, мрачно глядя на стрельца, спросила Елена Дмитриевна. — Что ж, жива она?
— Эка чего вздумала! — рассмеялся Дубнов. — Вестимо, жива княгиня.
— Я не княгиня, — сверкнув глазами, крикнула Хитрово, — иль не знаешь меня?
— Не о тебе и речь идет, боярыня.
— Кого ж княгиней ты назвал? Ведь княжна Ольга с князем Черкасским еще не повенчаны?
— Говори, что знаешь ты о княжне? — угрозливо спросил Пронский.
— Княжны нет более…
Невольный крик торжества вырвался из груди боярыни, но она, желая скрыть смущение, закрыла лицо руками.
— Не торопись, боярыня… печалиться, — насмешливо произнес Дубнов. — Нет более княжны Ольги Борисовны Пронской, а зато есть княгиня Джавахова, час тому назад повенчанная с князем Леоном Джаваховым.
Елена Дмитриевна с широко раскрытыми глазами кинулась к Дубнову и, схватив его за ворот рубахи, неистово начала трясти его.
— Ты лжешь, ты лжешь! — хриплыми звуками вылетало из ее сжатого горла. — Вор, разбойник!
— Пусти, боярыня! — отбивался от рассвирепевшей женщины Дубнов. — Ворот весь изорвешь!
Пронский стоял словно громом пораженный, не будучи в силах произнести ни слова. Это известие сразило его и утишило тот гнев, который до сих пор бушевал в его груди. Он знал, что оскорбленная и взбешенная боярыня Хитрово не пощадит его и что он уже погиб. К чему же было дольше волноваться или возмущаться? Час расплаты за все сделанное им настал, неизбежно настал, и дольше бороться было бесполезно и глупо.
Дубнову удалось вырваться из цепких рук боярыни, он подошел к Черкасскому и проговорил:
— Что, князь, иль вправду не признал? Давно это было: лошадь твою я по морде звезданул, помнишь! Да вот тот самый князь Джавахов, твой противник, что невесту твою у тебя из-под носа слизнул, он-то тебя славным боем тогда попотчевал…
— Так это вы вдвоем опять?.. — прохрипел Черкасский, и его безобразное лицо налилось кровью.
— Да, это мы опять маленечко пощекотали твою княжую гордыню.
— Я убью твоего князя, заморыша! — прорычал Черкасский.
— Руки коротки! И то твоего дворового одного сцапали… отраву на князя Леона, по наущению твоей домоправительницы, подсыпать хотел.
Пока Дубнов с Черкасским спорили, Елена Дмитриевна уже пришла в себя. Злоба и бешенство неудержимой волной клокотали в ней, но теперь она уже владела собой и, подойдя к Пронскому, почти спокойно проговорила: