— Пороху в погребах бы не зажгли? — рассмеялся Шереметев, вспоминая слова своего письма к царю. — Ну, так что же мы теперь с ними будем делать?
— Как укажешь.
— Допросил ли ты ее? — спросил фельдмаршал, кивнув головой на Марью Даниловну.
— Допросил.
— И что же оказалось?
— Ничего, Борис Петрович, — смущенно ответил полковник. — На ней никакой вины нету.
— Ну, так отпусти ее или оставь ее у себя в услужении.
Она уже согласилась на это, — поспешно проговорил полковник, взглянул на Марью Даниловну и уловил ее лукавый взгляд.
— Переведи ей, — сказал Стрешнев Марье Даниловне, — что говорит фельдмаршал.
Марья Даниловна нагнулась к Марте и передала ей предложение Шереметева.
Марта ничего не ответила, презрительно пожав плечами. Ей, очевидно, было теперь все равно, что бы ни сделали с нею.
В это время вошел офицер, писавший письмо к царю, и доложил фельдмаршалу:
— Тотчас прибыл гонец с царским указом. Вот он. Велишь прочесть?
— Читай!
Офицер сломал печать, вынул из обложки письмо и стал читать:
— «Если не намерен чего, ваша милость, еще главного, изволь не мешкав быть к нам; зело время благополучно, не надобно упустить; а без вас не так у нас будет, как надобно. О прочем же изволь учинить по своему рассуждению, чтоб сего Богом данного времени не потерять».
— Так. Стало быть, надлежит мне отправляться к царю и Ладогу, — проговорил радостным голосом Шереметев. — Устал я тут с немцами бой водить. — И вдруг, обратившись к Стрешневу, он твердым голосом прибавил: — Уведи свою пленницу, а другую оставь здесь. Я повезу ее в Ладогу… Представлю ее светлейшему князю Меншикову, давно он выражал желание иметь прислужницу из немок. И лицо у нее благообразное и любезное.
Стрешнев поклонился и вышел, чтобы передать Марту на попечение шереметевского денщика.
Обе женщины простились у палатки.
Марья Даниловна подошла к Марте.
— Прощай, — сказала она ей. — Наши дороги расходятся. Бог знает, увидимся ли когда-нибудь. Благодарю тебя, что приняла меня вчера ночью, обогрела и накормила. Я за себя не боюсь, — гордо прибавила она. — И не я буду служить Стрешневу, а он станет моим холопом. А вот тебе будет худо… Если когда-нибудь понадобится тебе мое покровительство, обратись ко мне, я тебе помогу. Может быть, когда буду знатной, возьму тебя к себе в услужение — тебе у меня хорошо будет… Прощай покуда!
Марта вскинула на нее свои голубые глаза…
Что-то смутное прошло по душе ее. С появлением этой женщины в таверне начались ее несчастья, пришло известие о гибели ее мужа и совершилось взятие ее в плен русскими. Вот теперь отправляют ее в далекий город, и она должна будет навсегда расстаться с этим городом, который стал ее родиной, с людьми, которые приняли ее, сироту, в свой дом, дали ей кров, приют и любовь.
Как все это далеко теперь! И ничего, ничего не осталось у нее из прежнего, кроме вот этой странной красавицы иноземки, да и та скоро исчезнет из ее глаз, и Марта сделается совсем одинокою.
— Прощай, — сказала она Марье Даниловне почти с грустью.
— Помни, — повторила Марья Даниловна еще раз, — я готова всегда оказать тебе покровительство.
— Благодарю. Буду помнить. Прощай!
Их развели, и они уже более не видались до самого их отъезда из лагеря.
Часть I
Глава 1
Вечерело. Летние сумерки медленно опускались на землю. Кровавые полосы заката начинали бледнеть, точно таять под влиянием этих сумерек, и небо становилось пепельно-серым, переходя в синеватый цвет, по мере того, как глубже уходило солнце.
С холма, на котором стояла усадьба, вела к саду узенькая дорожка, засаженная кустами терновника, и вводила прямо в самое сердце сада, в отдаленной части которого находилось природное озеро, довольно больших размеров и значительной глубины.
Когда-то по гладкой поверхности его бегали лодки и в нем водилась рыба. Теперь озеро это было также запущено, как и самый сад. Оно покрывалось зеленой порослью, так что неопытный глаз мог бы принять его за гладко выкошенную лужайку, если бы не кваканье целого хора лягушек, нарушавших здесь ночную и вечную дрему запущенного сада.
Хорошо было на берегу этого озера в тихий вечерний час, когда косые кроваво-красные лучи заходящего солнца, прорывавшиеся сквозь промежутки между толстыми стволами деревьев, протягивались по засыпанным упавшим листом дорожкам нитями красного цвета.