Цыган сделал движение их догнать.
Это ему, конечно, ничего не стоило бы, потому что карлица еле поспевала за своей госпожой, но старая цыганка властным голосом остановила его:
— Останься, Алим, — твердо сказала она. — Не ходи за ними. Останься, останься…
Алим, после мучительного для него колебания, остался у костра.
— Не ходи за нею, — повторила старуха. — Судьба ее жестока. Женщина она страшная, и в душе ее таится много злобы и ужаса. А окончит жизнь она свою на плахе.
Цыган закрыл лицо руками…
— Матушка, — проговорил он тихо, но сильно. — Заворожила она меня, околдовала. Я пойду за нею, куда бы она ни пошла.
— Даже на плаху, Алим?
— Даже на плаху.
Глава 12
В доме Стрешневых произошла большая перемена вследствие того, что в нем появилось маленькое существо.
Марья Даниловна, проклиная свою судьбу и ворча на свою долю, лежала больная в своей опочивальне, а за маленьким существом с материнской попечительностью ухаживала Наталья Глебовна.
Теперь она уже почти забыла свою тяжелую размолвку с мужем и почти не думала о монастыре. Всю ее скудную жизнь и печальное одиночество наполняло теперь маленькое существо, как никак, а ребенок ее мужа.
Через несколько дней оправилась и Марья Даниловна и, уныло бродя по саду, вспоминала предсказания цыганки, которые не выходили у нее теперь из головы и тревожили ее сердце.
— Так что ж! — говорила она сама себе вполголоса. — Кончу жизнь на плахе… а не все равно, где ее кончить? Рано ли, поздно ли, а придется кончать. А что за сласть жить долго и маяться! Лучше немного, да хорошо. «Полюбит тебя самый великий человек на свете», — повторяла она слова предсказания и недоверчиво качала головой. — Кто же бы это мог быть? Ну, да для старой хрычевки и Никита Тихоныч, пожалуй, великий. Но нет… это не он. Кто бы? Ах, если бы она сказала правду! Хоть час, да мой был бы. За всякой жизнью следует смерть, так пускай после того, как я испытаю величие и почести и счастье, придется умереть мне на плахе, что из того?
Через несколько дней после того Никита Тихонович настиг ее в одну из таких прогулок по саду и пошел с ней рядом.
— Машенька, — начал он, — ты все удаляешься от меня, а давно ли говорила, что любишь меня.
— Люблю, Никита, — вяло ответила она, уносясь мыслью к своим грезам.
Он улыбнулся.
— Не так будто бы говорят те, что любят.
— А как? — машинально спросила она.
— Не знаю, а только чует сердце мое, что не так. Вот я, правда, люблю тебя и принес тебе радостную новость, отрадную весть.
Сердце тревожно, но вместе с тем радостно забилось у Марьи Даниловны.
— Что такое?..
— Уговорил наконец, — коротко ответил Никита Тихонович.
— Уговорил? Когда? Кого уговорил? В чем уговорил?
— Наталью Глебовну. Больших трудов это стоило мне, много слез пролила она.
— Да к чему уговорил-то?
— Уйти в обитель.
Сердце Марьи Даниловны упало.
— Ей было больше всего жаль расстаться с ребенком. Ну вот, скоро, скоро, люба моя, будешь ты моею пред людьми и перед Богом. И станем мы здесь жить и поживать, детей наживать и скоротаем чинно и мирно наши дни в нашей усадебке. Но ты будто не рада, голубка моя? Лицо твое печально, как прежде, и улыбка не сходит на уста.
— Никита Тихонович, — проговорила Марья Даниловна, стараясь задушить злобу, подымавшуюся в ее груди, — я рада, очень рада, только прошу тебя повремени. Повремени малость…
— Повременить? — удивленно воскликнул он. — А зачем бы это?
— Куда нам торопиться? Наталья Глебовна может ведь еще и раздумать?.. — не зная, что сказать, чтобы смягчить свое неосторожное слово, проговорила она.
Они повернули обратно и пошли по направлению к усадьбе.
— Вот этого-то и боюсь.
К ним навстречу шла Наталья Глебовна, с печально опущенной головой, с заплаканными глазами и с ребенком на руках.
Она подошла к ним.
— Тебе сказал Никита Тихонович о моем решении? — спросила она у Марьи Даниловны.
— Сказывал.
— Возьми же дитятю. Отнимают тебя от меня, крошка моя золотая! — и она страстно и порывисто поцеловала ребенка. — Возьми его, возьми, не нянчить уж мне его более.
Но Марья Даниловна отстранила рукою от себя ребенка.
— Отдайте мамке… — сухо проговорила она.
Стрешнев и Наталья Глебовна изумленно на нее посмотрели.
— Ты разве не хочешь поцеловать его? — спросила Наталья Глебовна.
— Не хочу.
— Почто же?