«Как высокое положение меняет людей», — подумала Марья Даниловна с мучительной завистью.
Все смущение ее вдруг прошло, и, подняв голову, она смело и прямо посмотрела Екатерине в глаза.
Царица узнала ее в ту же минуту— так она сильно вздрогнула. И Марья Даниловна поняла, что она— узнала…
Но Екатерина смутилась лишь на мгновение. Она быстро пришла в себя и спокойным голосом, в котором звучала нота повелительности, сказала Марье Даниловне, окинув ее равнодушным и скользящим взглядом.
— Здравствуйте. Вам что-либо нужно?
Марья Даниловна вспыхнула…
Она была оскорблена и этим тоном, и этим взглядом, и очевидным нежеланием императрицы вспоминать прошлое.
Но она все-таки почтительно и даже подобострастно ответила ей:
— Да, ваше величество, я бы хотела изложить просьбу вам одной.
Екатерина недовольно нахмурилась и сделала сопровождавшей ее придворной даме знак удалиться.
Оставшись вдвоем, царица разрешила:
— Говорите.
Она выражалась свободно по-русски, хотя с заметным акцентом.
— Говорите же, что вы желаете. Но ежели дело идет о просьбе, то вам следует подать ее светлейшему князю Меншикову. Как ваше имя?
Это оскорбление Марья Даниловна снести не могла, и тут же в душе ее созрел далекий план мести. Вся жизнь ее, очевидно, складывалась так, что ей нужно было кому-нибудь мстить…
Но она ничем не выдала волновавших ее чувств, а по-прежнему почтительно ответила:
— Я бы желала, ваше величество, поступить к вам в услужение, быть при дворе. Зовут меня Марьей Даниловной Гамильтон. Имея счастье встретить вас, государыня, здесь, в саду, я льстила себя надеждой, что удостоите узнать меня…
— Я вас вовсе не знаю и имя ваше слышу в первый раз, почему нахожу вашу просьбу неисполнимою, — твердо проговорила императрица, очевидно, запрещая ей говорить о прошлом.
Но Марья Даниловна была не из пугливых и принадлежала к тем редким женским натурам, которые нелегко отказываются от раз намеченной себе цели и которые только сильнее возбуждаются, когда возникают препятствия к достижению этой цели. Кроме того, в эту минуту гнев оскорбленного самолюбия владел ею…
Еле сдерживая себя, чтобы не наговорить царице в первое же свидание лишнего, она ледяным тоном ответила ей:
— Прошу милости вашей, государыня, дабы вы выслушали мою просьбу до конца.
— Вашу просьбу исполнить невозможно, — повторила Екатерина, — по крайней мере в настоящее время. Я вас не знаю, а незнакомых мне лиц я не могу приближать к себе.
Марья Даниловна кипела от злости. Она видела, что свидание это тягостно для императрицы и что Екатерина, проговорив последние слова, сделала решительное движение удалиться и повелительно взглянула на просительницу, как бы приказывая ей дать дорогу.
— Ваше величество, — делая последние попытки и как бы не замечая желания императрицы прекратить свидание, сказала она, — меня хорошо знает князь Меншиков.
— А… — протянула Екатерина.
— Благоволите справиться обо мне у его светлости.
— Хорошо, когда в том настанет надобность…
Но Марью Даниловну раздражал ее ледяной тон, и она все больше и больше выходила из своей сдержанности…
— Наконец меня знает и его величество, — сказала она.
— Вот как! — подняв удивленно брови, проговорила Екатерина и настойчиво сделала несколько шагов вперед, так что Марья Даниловна должна была волей-неволей посторониться.
— И, наконец, лучше их всех знаете меня вы! — крикнула Марья Даниловна уже вне себя. — Да, — решительно и твердо проговорила она, ставя всю свою ставку на карту, решив или все выиграть, или все проиграть, — да, вы меня знаете, как и я вас. Я та женщина, которую вы приютили у себя в последнюю ночь Мариенбурга. О, да, вы отлично знаете меня, потому что это было в ту ночь, когда убили вашего жениха или, вернее, мужа, в ту ночь, когда русские солдаты забрали нас в плен… и если вы обо всем этом забыли… в чем я очень сомневаюсь, то я это помню и напоминаю вам…
Екатерина молча выслушала ее, с удивительной ясностью взглянула ей прямо в глаза и спокойно проговорила:
— Я все это помню, вы правы. И я не имею никаких причин скрывать мое прошлое, которое знают царь и вся Россия. В этом прошлом не было ничего, что следовало бы скрывать. Но вы забыли одно, что, как я не знала вас тогда, в ту ночь, когда вы вбежали к нам, так я не знаю вас и теперь. Я помню ваши смутные речи в полудреме — но это все, что я слышала тогда. Надеюсь, сейчас больше вы ничего не имеете сказать мне?