— Гужа раскулачивать…
— Вон что!
— Да, раскулачивать! — снова вскричал Новик. — И нечего рассусоливать. Колхоз под угрозой срыва. А Гуж… Наемный труд был? — вдруг спросил Новик и насторожился в ожидании ответа.
— Какой там наемный! — сказал, будто отмахнулся, Левон.
Но в это время у печки зашевелился на скамье Антось Недосека.
— А это… Как тристен ставил. Нанимал, ага. Из Загрязья. Еще за деньги ругались.
— Видишь?! — оживился Новик, пригнувшись перед Левоном. — Было?
— Так мало ли… Строил тристен! Оно, если так…
— Не так, все правильно. Наемная рабочая сила — первый признак эксплуататора. Это неважно, что мало земли.
— И это… Жать помогали, — обрадовавшись своей сообразительности, продолжал Недосека. — Нанимал или за так, не знаю. Но помогали. Портнова дочка Маруся жала.
— Тем более! — Новик сел на прежнее место у стола. — Все ясно. Давай ставь на голосование.
Степанида так заволновалась, что не замечала, как уже который раз расстегнула полушубок и снова начала застегивать его. Понимала, Новик говорил правильно: этот Гуж уперся, не сдвинуть, а на него оглядываются другие, может, и была наемная сила — на стройке или в жатву, но все же… Нет, не могла она переступить через свою жалость даже ради громадных классовых интересов. И не знала, что делать.
— Что ж, — понурившись, пробурчал за столом Левон. — Если так, проголосуем. Кто, значит, чтобы не раскулачивать, оставить…
— Не так! — спохватился Новик. — Неправильно! Кто за то, чтобы Гужова Ивана раскулачить, поднять руки, — объявил он и высоко поднял свою руку.
Возле печки охотно поднял руку Антось. (Потап Колонденок, стоя на коленях у топки, оглянулся с раскрытым ртом, как на что-то очень любопытное, смотрел на голосование.) Степанида, пряча глаза, скосила взгляд в сторону стола, чтобы увидеть, как поступит Левон. Тот, однако, еще больше навалился грудью на стол, а руки не поднял.
— Два всего, — недовольно сказал Новик и опустил руку. — Кто против раскулачивания?
Не поднимая головы от стола, двинул в воздухе кистью Левон, и Степанида также немного приподняла руку.
— Два на два, значит! — разочарованно объявил Новик. — Дела! А ты, Гончарик? — вдруг уставился он в Василя, и Степанида сообразила, что парень не голосовал ни в первый, ни во второй раз.
— Я воздержался, — просто сказал Василь.
— Как это воздержался? — встрепенулся Новик и вскочил со скамьи. — Как это воздержался? Ты комсомолец, демобилизованный красноармеец? Собираешься служить в красной милиции и воздерживаешься от острой классовой борьбы? Так что же ты, сознательно играешь на руку классовому врагу? — гневно кричал он, все ближе подступая к Василю. Тот беспомощно заморгал красивыми, словно у девушки, глазами.
— А если я не разобрался!
— Разбирайся! Дело коллективизации под угрозой срыва. А он не разобрался! Три минуты тебе на размышление, и чтобы определился: кто? За колхозную политику или против колхозной политики? Определи свое политическое лицо.
Степанида поняла: сейчас что-то решится. От Василева голоса будет зависеть судьба Гужовых, а может, и всего их колхоза.
Действительно, Василь думал не более трех минут, что-то прикидывал, нагнув лицо к полу, и его пальцы на колене в синем галифе легонько подрагивали. Новик, стоя напротив, ждал.
— Ну?
— Так, хорошо. Я — за, — решил Гончарик и выпрямился.
Новик круто повернулся к Левону.
— Все! Принято! Большинством голосов. Оформить в протокол. Гужов Иван подлежит раскулачиванию.
Глава 13
Если бы дано было человеку хоть немного заглянуть вперед, увидеть уготованное ему, но пока скрытое за пластами времени, то, что со всей очевидностью откроется в наплыве грядущих дней. Где там! Не может человек узнать ничего из своего будущего и, бывает, радуется тому, что вскоре обернется причиной горя, а то горько плачет над тем, что потом вызовет разве что усмешку.
Степанида в тот вечер все же не миновала ликбеза и хотя не похвалилась аккуратно написанными строчками (не было времени бежать за тетрадкой на хутор), зато хорошо прочитала заданное, только один раз сбившись на слове, которое теперь чаще других звучало в людских устах. «Коллективизация, — поправила Роза Яковлевна, их учительница на ликбезе, и повторила: — Коллективизация! Запомните все, как правильно произносится это слово».
Уж, конечно, запомнила она и все другие, кто был в тот вечер в нетопленой школе — парни да мужики, что собрались на ликбез, и среди них только две женщины, Степанида Богатька и Анна Богатька, или, как ее звали в деревне, Анюта. Нет, не родня, чужие, просто в Выселках полдеревни были Богатьки, а другая половина Недосеки, Гужовы, небольшая семья Гончариков. К полуночи, когда окончились занятия, они вдвоем вышли из школы и неторопливо пошли в конец Выселок.