Бурта она еще не закончила, когда услышала со двора голос, ее окликали. Кто в такое время мог здесь появиться, не надо было долго гадать, конечно, это были все те же злыдни. Вся внутренне напрягшись, готовая к худшему, Степанида воткнула в землю лопату и пошла через огород к дровокольне.
Так оно и было, она не ошиблась. На том месте, где недавно дымила немецкая кухня, теперь стояла телега со знакомым понурым конем в оглоблях, а Гуж с Колонденком, выкрикивая ее имя, уже заглядывали в окна. Возле повозки с бесстрастно скучающим выражением на смуглом лице стоял с винтовкой на ремне полицай Антось Недосека.
— А, вот она! — завидев Степаниду, сказал Гуж. — Где Петрок?
— А тут разве нет? Тогда не знаю, — соврала она, сразу сообразив, что этот приезд, верно, не к ней — к хозяину хутора.
— Открывай двери! — приказал Гуж. Но, опередив ее, сам сбросил щеколду и размашисто стукнул дверью.
Пока она шла за ними, Гуж успел заглянуть в истопку, бегло осмотреть сени, даже принюхался к чему-то своим мясистым широким носом и стремительно вскочил в хату. Там он сначала заглянул в каждое из четырех окон.
— Где Петрок?
— А не знаю, сказала. Я вон картошку буртую.
— Ах, ты не знаешь? Так мы знаем — самогон гонит! Где гонит? — вдруг насторожился Гуж, оборачиваясь к ней и сразу заслонив весь свет из окон. Она не стала ни переубеждать его, ни божиться, что не знает, где Петрок, только произнесла тихо:
— Мне не сказал.
Гуж что-то взвесил, подумал, и его широкие челюсти по-волчьи зло клацнули.
— Ну, падла, ты у меня дождешься! Наконец я тебя повешу. С моим большим удовольствием. С наслаждением!
— Это за что? — не поднимая взгляда, спокойно поинтересовалась она, не отходя от порога. У нее также невольно сжались челюсти, только она не показывала того и смотрела в землю. Чистый после немцев пол они нещадно затоптали грязными сапогами. Но пусть, ей не жаль было пола, но очень хотелось ответить этому немецкому прислужнику, и она резче повторила: — За что?
— Сама знаешь, за что! Вы! — рявкнул он на своих помощников. — А ну, пошуруйте по усадьбе. Где-то тут он гонит.
Колонденок с Недосекой бросились в дверь, а Гуж сел возле стола, пронзая Степаниду гневно-угрожающим взглядом.
— Ты же знаешь, что тебя надо повесить как большевистскую активистку. А еще хвост поднимаешь! На что ты рассчитываешь?
— А ни на что не рассчитываю. Я темная женщина.
— Это ты темная женщина? А кто колхозы организовывал? Кто баб в избу-читальню сгонял? Темная женщина! А раскулачивание?
— Раскулачивание ты не забудешь, конечно, — задумчиво сказала она, прислонясь к печи. Она уже совладала с собой и смело, в упор глядела не полицая.
— Нет, не забуду! По гроб не забуду. И попомню еще некоторым. Жаль, Левона нет. Я бы ему!..
— Лучше об этом теперь забыть, — помолчав, сказала Степанида. — Для тебя лучше. Спокойнее было бы.
— Ну, это уже хрена! Я не забуду. Не забуду, по чьей милости в чужих краях горе мыкал. Я теперь чего сюда прибился? — заходясь в напряженной, едва сдерживаемой ярости, говорил Гуж. — Думаешь, немцам служить? Чихал я на немцев. Мне надо рассчитаться с некоторыми. С колхозничками, мать вашу за ногу! За то, что роскошествовали, когда мой батька на Соловках доходил!
— Уж и роскошествовали! Работали…
— За палочки работали? — спохватился Гуж. — Так вам и надо! Зачем было лезть в колхоз? Ты же в колхоз агитировала!
— Нетрудно было агитировать. Разве не знаешь?!
— Так какого ж шиша не зная, не ведая полезли? Как в прорву. Теперь нажрались палочек, поумнели?
— Умные и тогда были. Но малоземелье не лучше. Как было жить на двух десятинах с детьми?
— А на шестидесяти сотках лучше стало? Двух десятин им мало было! Вот теперь немцы дадут земли сколько хочешь. До тридцати га. Тем, кто, конечно, заслужит. У германской власти заслужит.
— Тебе уж точно дадут. Заслужил!
— Мне? А на черта мне земля? Я ее с детских лет ненавижу. Плевал я на землю.
— За что же тогда стараешься?
— Ах, какая умная, гляжу! Все тебе знать надо! А хоть бы за то, что власть дали. Для власти! Я всю жизнь был подчиненный, безвластный человечек. Не мог ничего. А теперь у меня власть! Полная. Я же теперь для вас выше, чем сельсовет. Выше, чем райком. Чем совнарком даже. Я же могу любого, кого захочу, пристрелить. Мне все доверяют. А могу и наградить. Вот тебе что надо? Корова нужна, немцы сожрали? Будет корова! Завтра приведу. Поросенка? Так же. Коня нет? Завтра из Выселок двух пригоню. Отберу у любого и пригоню. А ты думала?