Еще подходя огородом к истопке, Петрок услышал невнятный человеческий голос, донесшийся вроде из хаты, он прислушался, но голос тотчас умолк, и Петрок подумал, что ему показалось — кто теперь, кроме Степаниды, мог быть на усадьбе? Тем не менее слабая тревога уже запала в душу, и на дровокольне он остановился, сбросил на щепки кадку, оглянувшись, сунул за дрова змеевик и туда же опустил три бутылки с водкой. Тут надежнее, потому что мало ли кто мог забрести в хату, не немцы, так полицаи, что еще и похуже. Потом, придав лицу утомленно безразличное выражение, вошел в сени.
Ну, так оно и было, он не ошибся, в хате слышались голоса: один был Степанидин, а другой… Не сообразив сразу, чей же был другой, Петрок несмело открыл дверь в хату.
— Вот, а мы ждем, думали уже, не дождемся.
«Вы, да кабы не дождались — волк за горой сдох бы», — подумал Петрок, увидев полицая Недосеку, который поднялся навстречу ему со скамьи. Полицай протянул широкую руку, Петрок тихонько пожал ее, сообразив: «Унюхали-таки! Догадливые… Не успеешь что-либо подумать, как они уже знают».
— Если на работу, так не пойду, — сказал Петрок. — Вчера навкалывался, нет сил больше.
— А и не ходи, — охотно согласился полицай. — Сегодня можно и не идти, немцы уехали. Ну как, выгнал? — вдруг спросил он и смолк, преисполненный внимания.
Петрок понял, что он имеет в виду, и уже хотел было отказаться, что-то соврать, но прежде взглянул на Степаниду, которая молча стояла при печи. Поймав его взгляд, она тихо сказала:
— Вот дожидается. Был Гуж, все уже знают.
В который раз Петрок молча зло выругался. Ну что ж! Без Гужа, конечно, тут не обойдется, хотя, может, и лучше, что нет самого старшего полицая, не надо ничего объяснять или оправдываться. И все же самогон он намеревался отдать Гужу в собственные руки, чтобы уж было понятно, кому от кого, да, может, и обговорить, за что, тоже. Попросить, чтобы не докучал работой, не присылал квартировать немцев, перестал придираться к жене. Да мало ли у него было дел к Гужу! Но вот придется отдать самогон Недосеке, который, поди, сам его и выпьет.
Помедлив чуток, Петрок вышел из хаты и на дровокольне вытащил из-за поленницы две еще теплые бутылки. Третью решил пока не отдавать, поберечь немного. Возвращаясь, подумал, что Недосека может заупрямиться, скажет: мало, тогда придется оправдываться, божиться, что вот всего и выгнал-то, потому как плохое оборудование или не из чего было заквасить. Но, к его удивлению, Недосека не сказал ни слова, запихал бутылки в карманы суконных галифе, которые оттого низко сползли на колени.
— Из картошки или хлебная? — только и поинтересовался полицай.
— Хлебная. Старался, а как же! Теперь же, знаешь, надо всем угодить, власти особенно, — сказал Петрок.
— Власти всегда угождать надо. Хоть советской, хоть немецкой, а как же? — со вздохом заключил Недосека и взялся за ручку двери. — Ну, то до свидания!
Он пошел, будто бы даже довольный тем, что получил, Петрок в окно подозрительно проследил за ним и устало опустился на конец скамьи у стола. Степанида полезла в печь за чугунком с остатками щей.
— Двумя бутылками думаешь залить им глаза? — с ехидцей спросила она, исподлобья поглядывая на Петрока.
— А что, мало?
— Сам знаешь. Как бы снова не приперся.
— А не дам. Что у меня, спиртзавод?
— Однако уже знают, что гонишь. Что змеевик на скрипку выменял. Агентура, говорит.
— Вот как! Чтоб она сдохла, агентура его!
— Только вот бомбу не могут найти. Бомба там возле моста лежала, да спер кто-то.
— Бомбу? Ну кому она нужна… Разве Корнила? Верно, Корнила, — сказал, подумав, Петрок. — Тому все надо. Что где увидит, все домой тащит.
Сидя на том самом месте, где недавно сидел Недосека, Петрок хлебал щи. Чувствовал он себя вконец усталым, почти больным, хрипело в груди, видать, от дыма, но впервые за последние дни появилась удовлетворенность в душе, что сделал дело и тем немного откупился ради покоя, надолго вот только или нет, неизвестно. Но на сегодня, пожалуй, откупился, уж сегодня Гуж оставит его в покое. Доедая щи из глиняной миски, он думал, что сначала закурит, потом отдохнет в домашнем тепле своей хаты, а там будет видно, что делать дальше. Но, как всегда, Степанида лучше его знала, что следует делать раньше, а что потом.
— Бурт так и не закончили. Мне сегодня эти не дали. Да и хлеба нет, молоть надо, — начала она возле печи.
— Картошка подождет. Не морозит еще.
— Ну а хлеб? Есть ведь нечего.