Степан Федорович несколько раз заходил на работу к Александре Владимировне, он любил наблюдать уверенность ее движений, легкость и умелость, с какой обращалась она со сложной химической аппаратурой для титровального и газового анализа. Он, сам мастер на все руки, сердился и раздражался, когда племянник Сережа не мог сменить перегоревшие пробки либо когда Вера медленно и неловко шила и штопала. Степан Федорович не только столярничал, слесарил, мог сложить печь; дома, в часы отдыха, он придумал смешное приспособление, с помощью которого можно было, сидя в кресле, зажигать и тушить свечи на новогодней елке, и сконструировал такой занятный звонок к двери, что с Тракторного завода приезжал инженер посмотреть его устройство. Ему ничего не давалось в жизни даром, и он презирал растяп и бездельников.
— Ну как, товарищ лейтенант, не подпустите немцев к Сталинграду? — спросил Степан Федорович.
— Наше дело такое, — снисходительно ответил светлоглазый Ковалев, чувствуя свое превосходство над людьми тыла, — прикажут — будем драться!
— Приказ давно есть, с первого дня войны, — сказал посмеиваясь Степан Федорович.
Лейтенант принял слова Степана Федоровича на свой счет.
— В тылу легче рассуждать, — сказал он, — а вот на переднем крае, когда минометы бьют, сверху пикирует авиация, там другое рассуждение. Да, Толя?
— Да уж точно, — неопределенно сказал Толя.
— Вот теперь я вам скажу, — повышая голос, сказал Степан Федорович, — к Сталинграду немец не подойдет. За Дон они не пройдут. На Дону совершенно неприступная оборона.
— Ну, если вы так уверены, Степан Федорович, — сказала Софья Осиповна, — то не надо вам заниматься перевозкой и упаковкой вещей.
— Вы уже забыли, видно! — вскрикнул Сережа тонким голосом. — Вспомните, как в прошлом году все говорили: «Вот дойдет до старой границы и там остановится».
— Внимание! Воздушная тревога, — закричала Вера, — внимание, внимание! — и указала в сторону кухонной двери. Женя, сопровождаемая Тамарой Дмитриевной, раскрасневшейся и потому похорошевшей, внесла бледно-голубое блюдо. Тамара Дмитриевна торопливо поправляла на ходу белое полотенце, прикрывавшее пирог.
— Краешек сгорел, — объявила Женя, — я прозевала все-таки.
— Сгоревший краешек я съем, не беспокойся, — сказала Вера.
— А я вам говорю, что через Дон он не перейдет, на Дону ему крышка! — проговорил Степан Федорович и встал, взмахнув длинным ножом: ему всегда за столом поручались такие ответственные операции, как дележ арбуза или разрезание пирога. Боясь раскрошить пирог и не оправдать доверия, Степан Федорович прибавил: — Вообще-то говоря, пирог должен остыть, а потом уж его режут.
— А вы как думаете? — спросил Сережа, уставившись на Мостовского. Но Мостовской молчал.
— На Дон идет, Украину всю прошел, пол-России прошел, — угрюмо сказал Андреев.
— Что ж вы считаете? — спросил Мостовской.
— Считать не полагается, — сказал Андреев, — что вижу, то и говорю, а считают другие люди, может быть, поумней меня.
— А почему вы уверены, что на Дону ему крышка? — снова с волнением спросил Сережа. — Где же этот рубеж? Вот и Березина была, и Днепр, а вот Дон, вот Волга, где же рубеж? Иртыш, Аму-Дарья? Где же эта река?
Александра Владимировна внимательно глядела на внука: его обычная молчаливость и застенчивость исчезли. Александра Владимировна объяснила это тем, что Сережа был взбудоражен присутствием лейтенантов.
Александра Владимировна была права, но тут имелось еще одно, более простое обстоятельство, ей неизвестное: перед обедом Сережа хлебнул из фляжки Ковалева. Голова у него затуманилась, и он сам себе стал казаться необычайно умным, строгим, справедливым, но он не был уверен, ясно ли видят его многочисленные достоинства Мостовской и лейтенанты. Вера наклонилась к нему и спросила:
— Сережка, ты пьяный?
— Ничего подобного, — сердито ответил он.
— Видите ли, милый мой, — сказал Мостовской, повернувшись к Сереже, и за столом стало тихо, так как всем хотелось услышать, что он скажет. — Вы, конечно, помните, как перед войной, говоря о нашей силе, Сталин привел миф об Антее: с каждым шагом по земле Антей становится сильней. К этому следует сегодня добавить рассказ об анти-Антее, о фальшивом, противоположном Антею, мнимом богатыре. Когда этот фальшивый богатырь начинает шагать по земле, которую он завоевывает, то каждый шаг не прибавляет ему силы, как Антею, а убавляет ее. Не он питается силами земли, а враждебная ему земля забирает его силы, и он кончает тем, что падает, его валят. В этом различие между истинным богатырем истории Антеем и мнимым, фальшивым лжебогатырем, возникающим, как плесень. А советская сила — огромная сила. И есть у нас партия, чья воля собирает, организует спокойно, разумно и уверенно всю мощь народа.