— Давайте на кухне чай пить, Толе это будет приятно! — объявила она. Вера пошла звать Сережу и, вернувшись, сказала:
— Он лежит и плачет, уткнулся в подушку.
— Ох, Сережа, Сережа, это по моей части, — сказала Александра Владимировна и пошла в комнату к внуку.
Выйдя из дома Шапошниковых, Мостовской предложил Андрееву погулять.
— Погулять? — усмехнулся Андреев. — Разве старики гуляют?
— Пройтись, — поправился Мостовской. — Давайте походим, вечер прекрасный.
— Что ж, можно, я завтра с двух работаю, — сказал Андреев.
— Устаете сильно? — спросил Мостовской.
— Бывает, конечно.
Этот небольшого роста старик, с лысой головой, с маленькими внимательными глазами, понравился Андрееву.
Некоторое время они шли молча. Очарование летнего вечера стояло над Сталинградом. Город чувствовал Волгу, невидимую в лунных сумерках, каждая улица, переулок — все жило, дышало ее жизнью и дыханием. Направление улиц и покатость городских холмов и спусков — все в городе подчинялось Волге, ее изгибам, крутизне ее берега. И огромные, тяжелые заводы, и маленькие окраинные домики, и многоэтажные новые дома, оконные стекла которых расплывчато отражали летнюю луну, сады и скверы, памятники — все было обращено к Волге, приникало к ней.
В этот душный летний вечер, когда война бушевала в степи в своем неукротимом стремлении на восток, все в городе казалось особенно торжественным, полным значения и смысла: и громкий шаг патрулей, и глухой шум завода, и голоса волжских пароходов, и короткая тишина.
Они сели на свободную скамейку. С соседней скамейки, где сидели две парочки, поднялся военный, подошел к ним по скрипящей гальке, посмотрел, потом вернулся на место, что-то негромко сказал, послышался девичий смех. Старики смутились и покашляли.
— Молодежь, — сказал Андреев голосом, в котором одновременно чувствовалось и осуждение и похвала.
— Мне говорили, что на заводе работают эвакуированные ленинградцы, рабочие с Обуховского завода{6},— сказал Мостовской. — Хочу к ним съездить: земляки.
— Это у нас, на «Октябре»{7},— ответил Андреев. — Я слыхал, их немного. А вы приезжайте, приезжайте.
— Вам пришлось участвовать, товарищ Андреев, в революционном движении при царском режиме? — спросил Мостовской.
— Какое мое участие — листовочки читал, конечно, две недели посидел в участке за забастовку. Ну и с мужем Александры Владимировны беседовал. На пароходе я кочегаром был, а он студентом практику отбывал. Выходили мы с ним на палубу и вели беседу.
Андреев вынул кисет. Они зашуршали бумагой, стали свертывать самокрутки.
Тяжелые искры щедро и легко скользнули вниз, но шнур не хотел принять искру.
Сидевший на соседней скамейке военный весело и громко сказал:
— Старики жизни дают, «катюшу» в ход пустили.
Девушка рассмеялась.
— Ах, черт побери, забыл я драгоценность, коробку спичек, Шапошникова мне подарила, — сказал Мостовской.
— А вы как считаете, — сказал Андреев, — положение все-таки трудное? Антей Антеем, а немец прет. А?
— Положение трудное, а войну Германия все-таки проиграет, — ответил Мостовской. — Я думаю, что и внутри Германии не мало врагов у Гитлера.
Он сидел сгорбившись, казалось, дремал. А в мозгу его вдруг возникла картина пережитого почти четверть века назад: огромный зал конгресса, разгоряченные, счастливые, возбужденные глаза, сотни родных, милых русских лиц и рядом лица братьев-коммунистов, друзей молодой Советской республики — французов, англичан, японцев, негров, индусов, бельгийцев, немцев, китайцев, болгар, итальянцев, венгров, латышей. Весь зал вдруг замер, казалось, это замерло сердце человечества, и Ленин, подняв руку, сказал конгрессу Коминтерна ясным, уверенным голосом: «Грядет основание международной Советской Республики»…
Андреев, видимо, охваченный доверием и дружелюбием к старику, сидевшему рядом с ним, тихо пожаловался:
— Сын мой на фронте, а у невестки все гулянки да в кино, а со свекровью, как кошка с собакой… Понимаешь, какое дело…
Мостовской жил одиноко, жена его умерла задолго до войны. Одинокая жизнь приучила Михаила Сидоровича к заботе о порядке. Просторная комната его была чисто прибрана, на письменном столе аккуратно лежали бумаги, журналы, газеты, а книги на полках стояли на отведенных им по чину местах. Работал Михаил Сидорович обычно по утрам. Последние годы он читал лекции по политэкономии и философии и писал статьи для энциклопедии и философского словаря.