— Это от пыли, — сказал он. — Очень пыльная дорога.
— От пыли и от солнца. И глаза от этого кажутся темней.
Женя почувствовала, как большая рука его, которую она держала, чуть-чуть дрогнула в ее руке, и, рассмеявшись, сказала:
— Ну вот, пока поручу вас нашим мужчинам, а завтра будете введены в женский мир.
Гостю устроили постель в комнате Сережи.
Сережа провел его в ванную, и Новиков спросил:
— О, неужели и душ действует?
— Пока действует, — ответил Сережа, следя, как гость снимает портупею, револьвер, гимнастерку с четырьмя малиновыми «шпалами», выкладывает из чемоданчика бритвенный прибор и мыльницу.
Высокий, плечистый, он казался человеком, рожденным для ношения военной формы и оружия.
Сережа казался себе таким слабым и маленьким рядом с этим суровым сыном войны. А ведь завтра и он станет ее сыном.
— Вы брат Евгении Николаевны? — спросил Новиков.
Сереже казалось неловким называться Жениным племянником, она слишком молода, чтобы быть теткой взрослого парня, поступившего добровольцем в рабочий батальон. Новиков подумает: либо Женя пожилая, либо племянник совершенный молокосос.
— Вытирайтесь мохнатой простыней, — сказал Сережа, точно не расслышав вопроса.
Ему не понравилось, как Новиков разговаривал с водителем машины, сутулым красноармейцем лет сорока.
Сережа, кипятивший на керосинке чай, сказал:
— Товарищу шоферу мы постелим здесь постель.
Новиков возразил:
— Нет, он будет спать в машине, ее нельзя оставлять без охраны.
Красноармеец усмехнулся:
— До Волги доехали, товарищ полковник, по воде машину не уведут.
Но Новиков сказал:
— Идите, Кореньков.
Чай Новиков пил в Сережиной комнате. Степан Федорович, почесывая грудь и позевывая, сел напротив него и тоже стал пить чай; его взволновал ночной приход штаба.
Из-за двери послышался голос Жени:
— Ну как там у вас, все в порядке?
Новиков поспешно поднялся и, стоя, точно разговаривал с высоким начальником, ответил:
— Благодарю вас, Евгения Николаевна, и еще раз простите.
Когда он говорил с Женей, глаза его приняли виноватое выражение, и это не шло к его властному лицу с широким лбом, прямым носом и плотно складывающимися губами.
— Ну, до завтра, спокойной ночи, — сказала Женя, и Сережа заметил, что Новиков слушал стук удалявшихся каблуков.
Степан Федорович, прихлебывая чай, угощал гостя и оглядывал его глазами человека, смыслящего в деле подбора кадров. Он прикидывал в уме, какая гражданская работа подошла бы Новикову. Такого в промкооперации, пожалуй, не встретишь. Ему бы подошло быть начальником какого-нибудь крупного строительства союзного значения.
— Значит, штаб фронта теперь в Сталинграде будет? — спросил Степан Федорович.
Новиков искоса посмотрел на него, и Степан Федорович заметил в глазах гостя неудовольствие.
— Э, военная тайна, — немного обиженно сказал Спиридонов и, не удержавшись, прихвастнул: — Мне такие вещи по должности известны, снабжаю энергией три завода-гиганта, а они снабжают фронты.
Но, как и всегда, хвастовство в основе своей имело слабость и неуверенность: военный смутил его своим спокойным, холодным взглядом. Видимо, полковник подумал так: «Если и сообщены тебе такие сведения, то вовсе не следует без нужды повторять их, да еще в присутствии этого паренька, он-то никого не снабжает энергией».
Степан Федорович рассмеялся.
— Знаете, по правде говоря, как это мне было объявлено?
И он рассказал о разговоре зисовского пассажира с регулировщиком.
Новиков пожал плечами.
Сережа неожиданно спросил:
— А вы нашу Женю и до войны встречали?
Новиков торопливо ответил:
— Да, в общем, да.
Степан Федорович подмигнул:
— Военная тайна. — И подумал: «Э, полковник!»
Новиков, разглядывая висевшую на стене картину, изображавшую старика в зеленых штанах и с зеленой бородкой, спросил:
— Что ж, это старичок от старости позеленел?
Сережа ответил:
— Это Женя рисовала, она считает старого странника одной из лучших своих работ.
Степан Федорович решил, что у Евгении Николаевны с полковником давнишний роман, а все эти церемонии, вскакивания и обращения на «вы» — чистая декорация. И это почему-то сердило его: «Уж больно она хороша для тебя, солдат», — думал он.
Новиков помолчал и негромко сказал:
— Знаете, странный у вас город. Разыскивал долго ночью вашу улицу, и оказалось, улицы названы по всем городам Советского Союза — и Севастопольская, и Курская, и Винницкая, и Черниговская, и Слуцкая, и Тульская, и Киевская, и Харьковская, и Московская, и Ржевская есть… — Он усмехнулся: — А я под многими городами этими в боях участвовал, в некоторых до войны служил. Да. И все они, выходит, здесь оказались…