Глава 7
Разорванная страшным шумом, разлетелась тишина раннего утра, и тяжелый рев послышался за окнами отеля. С усилием Керанс извлек свое вялое тело из постели, спотыкаясь о груду книг, разбросанных по полу. Он успел отбросить проволочную дверь балкона, чтобы увидеть большой белый гидроплан, с большой скоростью скользивший посередине лагуны. Две его плоскости, рассекая воду, оставляли длинные полосы пены. Когда тяжелая волна ударила в стену отеля, сбрасывая колонии водяных пауков и обеспокоив летучих мышей, гнездящихся в гниющих обломках, Керанс успел заметить в кабине гидроплана высокого широкоплечего человека, одетого в белый шлем и короткую куртку. Человек наклонился над приборным щитом.
Он вел гидроплан с небрежным щегольством, включив две мощные турбины в тот момент, когда самолет, казалось, ударит в берег. Самолет отвернул в брызгах, пене и радуге. Человек продолжал вести его с небрежным видом, ноги его были гибкими и расслабленными, он напоминал возницу, управляющего движением горячей тройки.
Прячась за зарослями тростника, которые покрывали весь балкон — многочисленные попытки уничтожить эти заросли ни к чему не привели, — Керанс, незамеченный, наблюдал за пришельцем. Когда самолет делал очередной поворот, Керанс заметил щегольской профиль, яркие глаза и зубы этого человека и выражение веселого победителя на его лице.
Серебряные круги патронташа блестели на его поясе, и когда он достиг дальнего конца лагуны, послышалась серия взрывов. Сигнальные ракеты, как маленькие парашюты, выстроились в ряд в воздухе.
Взревев турбинами, гидроплан вновь свернул и скрылся в проходе, ведущем в следующую лагуну, срезая по пути зеленую листву. Керанс ухватился за балконные перила и смотрел, как постепенно успокаивается взволнованная вода. Деревья на берегу все еще продолжали гнуться и трепетать под ударами воздушной струи. Тонкая полоса красной дымки тянулась на север, постепенно исчезая по мере того, как затихал шум моторов гидроплана. Внезапное вторжение шума и движения, появление незнакомца в белом костюме привели Керанса в замешательство, грубо выведя его из обычного состояния усталости и апатии.
В течение шести недель, что прошли после ухода Риггса, он жил один в своих комнатах под крышей отеля, все более и более погружаясь в безмолвную жизнь джунглей. Продолжающееся повышение температуры — термометр на балконе в полдень показывал сто тридцать градусов — и уменьшение влажности делали невозможным покинуть отель после десяти утра: лагуны и джунгли были полны огня до четырех часов вечера, а к этому времени он обычно так уставал, что с трудом добирался до постели.
Весь день он сидел за закрытыми окнами отеля, слушая из своей полутьмы, как потрескивает расширяющаяся от жары проволочная сетка. Большинство окружающих зданий лагуны уже исчезли за разрастающейся растительностью; огромные клубки мха, заросли тростника закрыли белые прямоугольники фасадов, затенив гнезда игуан в окнах.
За лагунами бесконечные груды ила начали превращаться в огромную сверкающую отмель, тут и там возвышающуюся над береговой линией, как огромная груда породы у заброшенной шахты. Свет бил по мозгу Керанса, увлекая его в глубины подсознания, где реальность времени и пространства переставала существовать. Руководимый своими снами, он спускался в глубины прошлого; каждый раз лагуна представала во сне в ином обрамлении, и каждый ландшафт, как говорил доктор Бодкин, представлял другую геологическую эпоху. Иногда круг воды был ярким и дрожащим, иногда стоячим и темным, берег иногда становился глинистым и блестел, как спина гигантского ящера. Но потом мягкие берега вновь начинали маняще блестеть, небо становилось мягким и прозрачным, пустота длинных песчаных мелей абсолютной и полной, наполняя его утонченной и мягкой болью.
Он стремился к этим спускам в безбрежное прошлое, так как мир вокруг него все более становился чуждым и невыносимым.
Иногда он делал небрежные записи в своем ботаническом дневнике о новых растительных формах; на протяжении первых недель несколько раз навещал доктора Бодкина и Беатрис Дал. Но оба они были совершенно поглощены собственными погружениями в прошлое. Бодкин был погружен в постоянную мечтательность и задумчивость, блуждая без цели по узким протокам в поисках мира своего детства, Керанс видел, как он сидит на корме своей лодки и рассеянно смотрит на окружающие здания. Он смотрел сквозь Керанса и никак не откликался на его зов.