Максик понимал, что Лизе он не очень нравится — небольшой, тоненький молодой человек, без героического облика или биографии. Он рассчитывал на привыкание, на случай (стаканчик чего-то крепкого или запах цветов магнолии), да просто на силу времени, ведь других мужчин рядом с Лизой совершенно точно не было.
Вряд ли он мог себе представить, что ее в тот период жизни не интересовали мужчины вообще. Он был первым, с кем она ходила на прогулки, после нескольких незаметно пролетевших лет — когда она обходилась без мужчин полностью. И это было счастье Максика, что он не мог себе такого вообразить. Потому что для Лизы мужчина — в смысле того создания, которое иногда оказывается рядом в постели, — это был человек, или воспоминание о человеке, который приносит сначала маленькие бумажные пакетики травки, а потом белого порошка, на последний никогда не хватает денег. Десятипроцентная же скидка тоже была связана с понятием «мужчина». Точнее, грязное, кисло пахнущее животное, то ли Кеша, то ли Леша, то ли его друг или друзья. Поодиночке и вместе. Что они вытворяли за эти десять процентов, вообразить было неприятно, да и сложно, потому что в какой-то момент уже трудно было отличить мутные видения — а они были отчетливы, вплоть до ощущений на коже, ощущений внутри собственного тела — от того, что происходило на самом деле. Лиза помнила, впрочем, что очень часто это зарабатывание скидки как-то было связано с унитазом, вообще туалетом, который пахнул ржавой водой, и с многим прочим.
Все это происходило, по большей части, в городе Гусь-Посадский, недостаточно большом, чтобы оттуда не хотелось убежать в Москву, но не таком уж маленьком, чтобы там не организовалась в какой-то момент перевалочная база на пути белого порошка от таджиков к москвичам.
Это с тех пор Лизу начинало мелко трясти от вида шприца — даже если такое происходило в поликлинике. Это с тех пор она перестала прикасаться к какому угодно алкоголю — пить, после того что она испытала в тот период своей жизни, было бессмысленно или страшно, потому что потерять даже на секунду контроль над собственным разумом она боялась больше всего.
Да что там, она перестала выносить даже запах табачного дыма.
Если бы Лизе сказали, что она замечательная молодая женщина, сумевшая в одиночку справиться с тяжелыми наркотиками, она бы очень удивилась. На ее взгляд, ни с чем подобным она не справилась, она просто убежала. Убежала так, что возврата больше не было. Мама-алкоголичка в панельном доме в Гусь-Посадском вспоминалась ей лишь сквозь дымку. К ней бессмысленно было возвращаться. И вообще, с долгом в шестнадцать тысяч долларов не возвращаются, с таким ее найдут даже в Москве.
Но Лиза сбежала не в Москву, а в Египет. Ее отправил туда, к знакомым туроператорам, араб, имени которого она уже не помнила, так же как не помнила, что она делала с ним и в каких позициях. У нее вообще с памятью было нечто непохожее на память обычных людей.
В Египте Лизу поставили встречать и провожать чартеры. Комната, которая досталась ей в сомнительной трехзвездности отеле, была совсем не тем, что в «Ашари» в Паттае, египетская комната была попросту душной дырой.
Но в Египте Лиза начала, наконец, подозревать, что выжила.
А потом с ней произошла странная вещь. Она начала говорить по-арабски.
И не только говорить. В какой-то момент ей показали, как пишутся эти странные кудрявые завитки, справа налево, особенно цифры — цифры были важны — и она почти научилась писать. Не то чтобы она говорила или писала хорошо, но от человека, встречающего и провожающего чартеры, требуется немногое.
И тогда Лизу заметили другие люди — набиравшие силу российские туроператоры, и послали ее в Турцию. Она встречала и провожала там чартеры.
А еще она с легкостью за год выучила турецкий язык. И ее заметили уже всерьез. И вспомнили вдобавок, что за все время Лиза ни разу не поспорила о чем-либо с каким угодно начальством или — особенно — гостем.
Ей было все равно. Ей незачем было спорить.
В Турции с Лизой начало происходить что-то новое. Она возила группы мимо посеревших от времени стен и античных колонн, сквозь грязь которых угадывался молочный мрамор. Эти колонны кто-то когда-то здесь поставил, и ей почему-то захотелось узнать, кто (в Египте такого не происходило). Она знала, что Эдирне был раньше Адрианополем, Стамбул — Константинополем, и ей показалось важным увидеть когда-нибудь лица этих Адриана и Константина. Лиза стала размышлять о том, что есть такая штука — книги обо всем этом, которые можно на время взять и прочитать.