Чтобы попасть в курительную, пришлось снова спуститься вниз. Это была небольшая комната, обжитая, уютно обставленная. Амелия уже ждала меня; наверное, моя реплика насчет ее наружности все-таки польстила ей, — переодеваться она не стала, а лишь надела поверх блузки крошечный жакетик.
Посуда была расставлена на восьмиугольном столике, и мы уселись в ожидании сэра Уильяма. Судя по часам на каминной полке, наступила половина пятого, потом миновало еще несколько минут, и Амелия позвала миссис Уотчет.
— Вы звонили к чаю?
— Да, мисс, но сэр Уильям еще в лаборатории.
— Тогда, быть может, вы напомните ему, что у нас сегодня гость?
Миссис Уотчет отправилась выполнять поручение, но не прошло и двух секунд, как дверь в дальнем углу комнаты отворилась и к нам поспешил присоединиться высокий, крепко сложенный мужчина. На нем были рубашка и жилет, сюртук он перебросил через руку. Рукава рубашки были закатаны, и теперь он пытался опустить их. Это, впрочем, не помешало ему бросить взгляд в моем направлении, и я немедленно встал.
— Чай готов? — обратился он к Амелии. — А я почти все закончил!
— Сэр Уильям, помните, я говорила вам относительно Эдуарда Тернбулла?
Он удостоил меня еще одним взглядом.
— Тернбулл? Рад вас видеть! — И с нетерпеливым жестом добавил: — Садитесь, садитесь! Амелия, помогите мне справиться с манжетами…
Он вытянул руку, а она расправила манжет и застегнула запонку. Как только она совладала с этой задачей, он раскатал другой рукав и предоставил в распоряжение Амелии второй манжет. Потом надел сюртук и подошел к камину. Выбрал себе трубку и наполнил ее табаком из коробки, стоящей на полке.
Я ждал, сдерживая волнение; может статься, тот факт, что сэр Уильям накануне завершения большой работы, означает, что я выбрал не самое подходящее время для визита?
— Нравится ли вам этот стул, Тернбулл? — внезапно спросил он, не оборачиваясь.
— Откиньтесь на спинку, — подсказала Амелия. — Да садитесь не на краешек, а как следует…
Я послушался — и мне вдруг почудилось, что спинка и сиденье изменили форму, чтобы точнее соответствовать каждой линии моего тела. Чем глубже я откидывался назад, тем удобнее прогибалась спинка.
— Моя собственная конструкция, — пояснил сэр Уильям, поворачиваясь наконец к нам и поднося к трубке зажженную спичку. Затем, казалось бы, без всякой связи с предыдущим, спросил: — Какова ваша узкая специальность?
— Моя узкая… что?..
— Какая область науки привлекает вас больше всего? Вы ведь ученый, не так ли?
— Сэр Уильям, — вмешалась Амелия, — если помните, я рассказывала вам, что мистер Тернбулл увлекается автомобилями.
Только тут я вспомнил, что мой саквояж так и остался там, где я бросил его, — в прихожей.
Сэр Уильям взглянул на меня еще раз.
— Автомобилями? Гм… Неплохое увлечение для молодого человека. Но, боюсь, мой интерес к ним был преходящим. Свой экипаж я разобрал на составные части, потому что они могут пригодиться мне в лаборатории…
— Автомобили все более входят в моду, — сказал я. — Так или иначе, в Америке…
— Да, да, но я ученый, Тернбулл. Автомобили — это лишь одна узкая борозда в необозримом поле новых открытий. Мы на рубеже двадцатого века, и этому веку суждено стать веком науки. Горизонты научной мысли поистине необъятны…
Сэр Уильям обращался, казалось, вовсе не ко мне, он смотрел куда-то вдаль, поверх моей головы, вертя в пальцах потухшую спичку.
— Согласен с вами, сэр, — произнес я, — вы затронули тему, привлекающую всеобщее внимание…
— Да, но весьма немногие делают из нее правильные выводы. Обычно считают, что наука усовершенствует все, что у нас сегодня есть. Говорят, например, что железнодорожные поезда пойдут быстрее, а пароходы станут вместительнее. Я же полагаю, что и поезда и пароходы отойдут в область предания. К концу двадцатого века, Тернбулл, человек будет путешествовать по планетам Солнечной системы так же свободно, как сегодня по улицам Лондона. Мы познакомимся с людьми, населяющими Марс и Венеру, не хуже, чем сегодня знакомы с немцами и французами. Смею вас даже заверить, что мы не ограничимся планетами, а отправимся еще дальше, к звездам Вселенной!..
В эту минуту в комнате появилась миссис Уотчет. В руках у нее был серебряный поднос, на котором разместились чайник, кувшинчик с молоком и сахарница. Что до меня, я воспринял это вторжение с известным облегчением: ошеломляющие идеи сэра Уильяма и его взвинченная, нервная манера держаться создавали сочетание почти непереносимое. И он, по-моему, тоже был рад, что его прервали; пока служанка, поставив поднос на стол, разливала чай, сэр Уильям отступил назад и, опершись на камин, принялся заново раскуривать трубку. Только теперь мне наконец представилась возможность рассмотреть его хорошенько, рассмотреть самого человека, а не его причуды.