— Привет, дружище. Как здешняя кормежка? Вы довольны? — спросил Холден.
— Плохо и мало.
— Так я и думал.
— Значит, теперь они берут в плен и землян, — заключил стамит. — Неужели у них такие значительные успехи, хунэ? Выходит, мы почти проиграли войну. Так, хунэ?
— А тебе-то что печалиться? Ты ведь уже угодил к крокодилам.
— Крокодиллум? Простите, я не понимаю этого слова.
— Так называют улыбающегося кастанца, — пояснил Холден. — Только не говори, от кого ты это услышал.
Очередь медленно ползла вперёд. Откуда-то появилась новая группа стамитов и встала позади землян. Они стояли молча, не проявляя никакого любопытства к землянам и не пытаясь заговорить с новичками. Если их спрашивали, стамиты отвечали, но односложно. Каждый из них страдал от недоедания. Куда ни глянь — везде безучастные лица с потухшими глазами. Одежда стамитов и алюэзинцев была одинаково истрепавшейся. Далеко не у всех была обувь.
У раздаточных окошек кухонного барака стояли бесстрастные алюэзинцы — по паре возле каждого из двадцати дымящихся котлов. Они механически орудовали черпаками. Один взмах, и черпак почти полностью наполнял миску. За раздачей зорко следила многочисленная кастанская охрана.
Холден первым из землян получил свою порцию варева. Он пригляделся к содержимому миски, понюхал его и хрипло спросил:
— Из чего вы варите это пойло?
— Что? — не понял ближайший к нему охранник.
— Это же вопиющий позор, а не еда. Понял, драндулет двуногий?
— Вам запрещается говорить на своем языке, — проворчал кастанец. — Все разговоры только на экстралингве.
Взяв наполненные миски, земляне пробрались сквозь живые цепочки очередей и последовали примеру остальных пленных, ужинавших, сидя прямо на бетоне двора. Зачерпывая ложками содержимое, все почти одновременно отправляли его в рот. На вкус здешнее варево напоминало овощной суп. В мисках плавали бесформенные куски какой-то массы. По-видимому, они и были теми самыми овощами. Неизвестно, как воспринимали запах этого варева стамиты и алюэзинцы, но землянам он навевал воспоминания об ароматах зоопарка.
Проглотив ужин (об аппетите на неопределенное время можно было забыть), земляне вымыли под краном миски и ложки и неспешно побрели по двору, ожидая, что будет дальше. Некоторое время картина оставалась более чем заурядной: кто-то. поужинав, слонялся по двору, кто-то сидел и ел, а кто-то ещё продолжал стоять в очередях, дожидаясь своей порции пойла. Когда все пять очередей растаяли и последние пленные отошли от раздаточных окошек, сжимая в руках наполненные миски, двор охватило странное возбуждение. Внешне оно было почти незаметным. Однако повсюду ощущалась непонятная напряженность.
Потом один из охранников возле кухонного барака прорычал что-то невразумительное. И сейчас же туда со всех ног бросилась толпа пленных. Шум бегущих ног перемежался с выкрикиваемыми приказами, кастанскими ругательствами и свистом плеток. Вскоре толпа побрела в обратную сторону.
Возле землян остановился алюэзинец с воспаленными от усталости глазами. Он сел, поднес миску ко рту и стал жадно пить. Потом он вздохнул, откинулся назад, уперся локтями в пол и равнодушно оглядел двор. Одежда алюэзинца была черной от угольной пыли. По грязному лицу тянулась кровоточащая полоса — след удара плетью.
Уордл повернулся к нему и спросил:
— Почему возникла эта суматоха?
— Сверх, — только и сказал алюэзинец.
— Сверх? — удивился Уордл. — Что сверх?
— Суп, — ответил пленный. — Бывает, после положенной раздачи в котлах остается немного супу. Тогда охранники кричат по-кастански: «Кому добавки?» Первым из подбежавших достается несколько глотков.
— И ради этих глотков вы, как звери, побежали к кормушке?
— Мы — пленные, — мрачно-рассудительным тоном напомнил алюэзинец, — А пленный — тот же зверь. Кем же ещё ему быть?
— Воином, — сердито бросил Уордл.
— Не имея оружия и утратив честь? Глупые слова.
Алюэзинец встал и поплелся прочь.
— Слышали? — спросил Уордл, оглядывая товарищей. — Теперь понятно, против чего нам придётся сражаться?
— Философия скотов, — презрительно сморщился Холден.
— Мы не вправе их упрекать, — предостерег Уордл. — Все это им внушается с самого детства. К тому же алюэзинцам приходится труднее всех. Они вынуждены работать в то время, когда привыкли спать, и наоборот. Из-за этого плена все в их жизни перевернулось вверх тормашками. Не удивлюсь, если и тот алюэзинец чувствует себя на последнем издыхании.