— Нужно выяснить, с какими интервалами ходят часовые, — сказал Уордл, — Придется спать поочередно. Мы должны как можно быстрее узнать все подробности их ночных обходов.
— Нам не помешает где-нибудь раздобыть небольшой ящик, а ещё лучше — трёхфутовую стремянку.
— Зачем? — не понял Уордл.
— Рано или поздно нам понадобится скинуть кого-то из часовых вниз. Тому, кто этим займется, явно потребуется стремянка. Как ещё ты сбросишь верзилу ростом в восемь футов? Столько всего надо обдумать — просто голова кругом.
Выбрав себе койку, Холден растянулся на ней и глянул по сторонам. На соседней койке лежал неисправимый молчун Казазола.
— Парень, ты по прежнему с нами? — спросил Холден. — Ты ведь у нас — как розочка среди сорняков.
Казазола не удостоил его ответом.
Ранним утром землян осчастливил своим визитом импозантный гвард-майор Словиц. Он широко распахнул дверь, шагнул в камеру и ткнул каждого из спящих рукояткой плети.
— Немедленно вставать и одеваться. Потом во двор, на утреннюю раздачу пищи. Сразу после еды всем построиться у командного корпуса.
Рукоятка плети ещё несколько раз уткнулась в драные одеяла.
— Это понятно?
— Понятно, — ответил Уордл.
Словиц величественно удалился. Фоули высунул голову из-под одеяла, звучно зевнул и сел на койке, потирая покрасневшие глаза.
— Что он там сказал?
— Чтобы не залеживались и топали ням-ням, — сообщил Уордл.
— После завтрака мы приглашены к Фестерхеду на коктейль, — добавил Холден.
— Лучше уж ко всем чертям, — огрызнулся Фоули. — Что Фестерхеду от нас понадобилось?
— За скромную плату я поделюсь с тобой этим секретом, — пообещал Олпин Маколпин.
Вчерашняя процедура повторилась. Через какое-то время очередь вывела их к кухонному бараку, где каждому налили по миске вонючего супа. Земляне уселись на пол и принялись завтракать.
— Нравится, хунэ? — спросил сидевший поблизости стамит.
Бедняга здорово дошел; похоже, лакание этого пойла было последней из оставшихся у него радостей жизни.
— Что тут может нравиться? — накинулся на него Фоули. — Воняет, впору нос зажимать.
— Прямое оскорбление желудка, — поддержал товарища Шеминэ.
— У нас даже свиньи такое жрать не станут, — заявил Людовик Пай.
— Гордитесь! Вас превратили в стаю псов, грызущихся из-за объедков! — во весь голос прокричал Холден.
Слов его никто, кроме землян, не понял, но десять тысяч пар глаз моментально повернулись в его сторону, а десять тысяч деревянных ложек застыли над мисками. К нарушителю спокойствия бросились охранники.
— Что это значит? — спросил первый из подбежавших кастанцев.
Бегать ему приходилось редко, и сейчас он сильно запыхался.
— Что именно? — с ласковой улыбкой идиота спросил Холден.
— Ты кричал. Почему ты кричал?
— Я всегда кричу по четвергам, спустя два часа после восхода солнца.
— Что такое четверги?
— Святые дни.
— А зачем надо кричать?
— Это моя религия, — лучась благочестием, ответил Холден.
— У пленного нет религии, — важно произнёс охранник, — И больше не вздумай кричать.
Охранник удалился вместе с остальными кастанцами. Десять тысяч пар глаз потеряли всякий интерес к Холдену, а десять тысяч пар ложек вновь стали черпать варево из мисок.
— Этот балбес настолько туп, что принял глину за название планеты,[51] — потешался Холден.
Стамит, который недавно восторгался баландой, беспокойно огляделся по сторонам и заговорщически прошептал:
— Знаете, что я вам скажу? Все земляне — сумасшедшие.
— Не все, — возразил ему Уордл. — Только один из нас. Всего один.
— И кто это? — поинтересовался стамит.
— Не подлежит разглашению, — ответил Холден. — Военная тайна.
— У пленных не может быть тайн, — с солидной долей уверенности заявил стамит.
— У нас есть! — Холден шумно облизал губы. — Нравится, хунэ?
Стамит встал и благоразумно удалился. Вид у него был несколько ошалелый.
— И это ты называешь быть смирным и послушным? — накинулся на Холдена Уордл. — А что же будет, когда мы решим показать характер? Кстати, ты не имел чести принадлежать к племени малолетних правонарушителей?
Холден невозмутимо доел свой суп.
— Насколько помню, мы не говорили о безграничном послушании. Мы же боремся за состояние сознания этих пленных. Их покорность сидит у меня, как кость в горле. Чем раньше мы выбьем их из спячки, тем лучше.
51
Можно вполне понять кастанского охранника, поскольку в оригинале стоит