Двигатель второго корабля установили в отсеке, изолированном толстым слоем минеральной ваты. Трубки Вентури[54] изнутри покрыли силиконом. Звук стал низким, чем-то похожим на жужжание пчёлы, летящей с медосбора, только в двадцать тысяч раз громче. Но и эта «пчела» не вернулась в свой земной «улей». Тот корабль улетел восемнадцать лет назад и мог лететь ещё сто, тысячу или десять тысяч лет.
Нынешний гудящий и бренчащий корабль был третьим по счету. Судьба улыбнулась ему: он возвращался на Землю. Пока что не только Земля, но даже Солнце не мелькало красной песчинкой среди звездного тумана. Подобно заблудшей душе, жаждущей спасения, этот корабль не сгинул в космических пучинах, как двое его собратьев. Судьба даровала ему желанное спасение. Корабль номер три — в этом что-то было.
У моряков существовали свои талисманы, у космоплавателей — свои. В капитанской каюте, где Кинрад сейчас заполнял бортовой журнал, на стене висел лист бумаги с крупной вдохновляющей надписью:
ТРЕТЬЯ ПОПЫТКА БУДЕТ УСПЕШНОЙ!
Они верили в это с самого старта корабля. Тогда экипаж состоял из девяти человек. Они верили в это сейчас, возвращаясь домой, потеряв троих. Но в промежутке бывали мгновения (никто не решится сказать, что они уже позади), когда вера экипажа начинала шататься и всем хотелось одного: повернуть назад. Любой ценой, даже ценой смерти. Послать к чертям главную цель полета и вернуться. В такие мгновения они были готовы броситься друг на друга, силясь вырваться из тисков аудиофобии, клаустрофобии и полудюжины иных фобий.
Правая рука Кинрада водила ручкой по бумаге, а рядом с левой, отливая голубизной, лежал автоматический пистолет. Глаза его были заняты журналом, уши ловили все звуки корабля, сопровождаемые непрекращающимся гудением двигателя. На короткое время гул мог ослабнуть или почти стихнуть, однако внезапная тишина являлась не столько благословением, сколько проклятием. Сквозь этот фон прорывались только громкие звуки, например чье-то смачное ругательство или крик. Или выстрел. Однажды это уже было, когда Вейгарт затеял пальбу, и вполне могло повториться снова.
Кинрад не вызывал к себе Бертелли. Тот явился неожиданно, отчего Кинрад дернулся и поспешно убрал со стола левую руку (тяготы полета сказывались и на его нервах). Совладав с собой, он повернул сиденье кресла в сторону пришедшего и взглянул в печальные серые глаза Бертелли.
— Ну как, поймали они его?
Вопрос озадачил Бертелли. Его вытянутое, вечно скорбное лицо вытянулось ещё сильнее. Разинутый рот изогнулся. В печальных глазах застыло выражение изумленной беспомощности. Всем своим видом вошедший показывал, что вопрос капитана застал его врасплох.
Знакомые симптомы. Кинраду пришлось повторить вопрос, выразившись точнее:
— Солнце уже появилось на экране?
— Какое солнце? — Руки Бертелли переплелись, как ветки, а его пальцы были похожи на длинные морковины.
— Наше Солнце, дубина!
— А, вот ты о чем. — Глаза Бертелли расширились: этот кретин радовался, что наконец-то понял вопрос. — Я не спрашивал.
— Я-то думал, ты явился ко мне сообщить приятную новость.
— Нет, капитан. Я зашел на всякий случай. Вдруг тебе нужна моя помощь.
На мрачном лице Бертелли вспыхнула улыбка дурня, которому не терпелось кому-нибудь услужить. Уголки рта поднялись, сам рот растянулся до ушей. Теперь лицо Бертелли напоминало кусок недозрелой дыни.
— Благодарю, — постарался как можно вежливее ответить Кинрад. — Сейчас она мне не требуется.
Лицо Бертелли мгновенно приобрело прежние страдальчески-изумленные черты. На нем ясно читалось извинение за несвоевременный приход и неуместный вопрос. Развернув свои большие неуклюжие ноги, он побрел к двери. Как всегда, в проходе он поскользнулся на блестящем металлическом полу и едва не упал. Стараясь удержаться на ногах, Бертелли громко застучал по полу тяжеленными ботинками. Кинрад не помнил, чтобы кто-то ещё хоть раз поскользнулся на этом месте. Только Бертелли.
Кинрад вдруг почувствовал, что улыбается, и озабоченно нахмурился. Он снова полез в корабельный реестр, но, разумеется, не вычитал там ничего нового. Только короткий список: девять строчек с именами, три из них были перечеркнуты. И знакомая запись в нижней части: Энрико Бертелли. Возраст — 32 года. Профессия — психолог.
Чушь, ахинея, полнейший абсурд. Если Бертелли — психолог или некто, имеющий хотя бы отдаленное касательство к научным исследованиям, тогда он, Роберт Кинрад, — голубой жираф. Вот уже четыре года подряд они заперты в недрах этой гудящей и дребезжащей посудины, именуемой космическим кораблем. Шесть человек, тщательно отобранных из огромнейшего числа претендентов, соль Земли, цвет планеты. А по сути — пятеро человек и один неисправимый дурак.
54
Трубка с суживающимся внутри каналом и щелью в месте сужения. Применяется в гироскопических авиационных приборах. Идея подобного устройства принадлежит итальянскому ученому Джованни Батиста Вентури (1746–1822).