Майор О'Брайен, последовавший за остальными в библиотеку, где начиналось дознание, чувствовал дурноту. Ему как солдату была отвратительна такая тайная резня. Где конец этой ни на что не похожей цепи усекновений? Одна голова отрублена, теперь вторая. «Вот уж не скажешь, — горько подумал он, — одна голова хорошо, а две — лучше».
В кабинете Валантэна, через который надо было пройти, его ждало новое потрясение: на столе он увидел еще одну окровавленную голову, на этот раз — самого хозяина. Это была цветная картинка в журнале националистов «Гильотина», где каждую неделю помещали рисунок, изображавший кого-нибудь из политических противников с выпученными глазами и искаженным лицом, как бы после казни; Валантэн же был видным деятелем антиклерикального направления. Но ирландец О'Брайен был способен даже в падении по-своему сохранять чистоту, и все его существо возмутилось сейчас против того интеллектуального скотства, которое можно встретить только во Франции. Весь Париж казался ему единым — от причудливых каменных фигур на средневековых храмах до грубых карикатур в газетах. На память пришли страшные игры времен Великой революции. Этот город был скопищем жестокой силы — от кровожадного рисунка у Валантэна на столе до собора Нотр-Дам, с высоты которого поверх готических чудищ скалится сам Сатана.
Библиотека была продолговатой, низкой и темной; только из-под опущенных штор пробивался снаружи по-утреннему розовый свет. Валантэн и его слуга Иван ожидали их, стоя у верхнего конца длинного и слегка наклонного стола, на котором лежали страшные останки, в полутьме казавшиеся огромными. Большое черное тело и желтое лицо человека, найденного в саду, были такими, как вчера. Вторая голова, которую утром выловили в речных камышах, лежала рядом, с нее обильно стекала вода. Люди Валантэна еще вели поиски тела, поскольку оно, вероятно, плавало где-то поблизости. Отец Браун, по-видимому, далеко не столь чувствительный, как О'Брайен, подошел ко второй голове и, как обычно, моргая, стал внимательно осматривать ее. Копну волос, сырых и седых, алый и ровный свет превратил в серебряный ореол; лицо, безобразное, багровое и как будто даже преступное, сильно пострадало в воде от ударов о деревья и камни.
— Доброе утро, майор О'Брайен, — сказал Валантэн со спокойной приветливостью. — Вы, полагаю, уже слышали о последнем подвиге этого головореза?
Отец Браун, склонившийся над седой головой, пробормотал, не подымая глаз:
— Видимо, эту голову тоже отрубил Брейн?
— Все говорит за это, — ответил Валантэн, который стоял, держа руки в карманах. — Убийство совершено точно так же, как и первое. Голова найдена в нескольких ярдах от первого убитого. Отрублена тою же саблей, которую, как мы знаем, он унес с собой.
— Все это так, — смиренно согласился отец Браун. — Но мне как-то не верится, чтобы Брейн мог отрубить эту голову.
— Почему? — спросил доктор Симон, пристально взглянув на него.
— Как вы думаете, доктор, — священник, мигая, поднял глаза, — может ли человек отрубить голову сам себе? Вот уж не знаю…
О'Брайену показалось, что с грохотом рушится весь обезумевший мир, а методичный доктор порывисто ринулся вперед и отбросил с мертвого лица мокрые белесые волосы.
— О, можете не сомневаться, это Брейн, — спокойно сказал священник, — у него и бугорок на левом ухе был такой же.
Детектив сверлил Брауна горящими глазами; сейчас он открыл плотно сжатый рот и резко бросил:
— Вы, по-видимому, много о нем знаете, отец Браун.
— Да, — просто отвечал тот, — мы с ним одно время встречались несколько недель подряд. Он подумывал о том, чтобы принять нашу веру.
В глазах Валантэна вспыхнул фанатический огонь, и, стиснув кулаки, он шагнул к священнику.
— Вот как! — произнес он с недоброй усмешкой. — А не собирался ли он вашей церкви и состояние завещать?
— Возможно, что и собирался, — флегматично отвечал Браун, — очень может быть.
— В таком случае, — Валантэн угрожающе осклабился, — вам, конечно, многое известно о нем. И о его жизни, и о его…
Майор О'Брайен положил Валантэну на плечо руку.
— Оставьте-ка этот вздор, — сказал он, — не то в ход опять пойдут сабли.
Но Валантэн, под спокойным мягким взглядом священника, уже овладел собой.
— Что ж, — сказал он, — подождем пока с частными мнениями. Вы, господа, по-прежнему связаны обещанием не покидать дом. Напомните об этом и другим. Все, что еще захотите узнать, вам скажет Иван. А мне пора заняться делами и написать рапорт. Умалчивать о происшествии больше нельзя. Если будет что-нибудь новое, вы найдете меня в кабинете.