— Ну, не полностью, — отвечал священник. Симон затряс кулаками, как делают французские ученые, исчерпав все свои доводы.
— Человек либо выходит из сада, либо не выходит, — закричал он.
— Не всегда, — сказал отец Браун.
Доктор Симон в нетерпении поднялся.
— У меня нет времени на болтовню! — гневно крикнул он. — Если вы не понимаете, что человек либо по одну сторону забора, либо по другую, то я не стану больше донимать вас.
— Доктор, — сказал священник очень кротко, — мы с вами всегда отлично ладили. Хотя бы по старой дружбе подождите, задайте ваш пятый вопрос.
Взвинченный Симон присел на стул у двери и сказал:
— Голова и тело порезаны как-то странно и, кажется, уже после смерти.
— Да, — отвечал, стоя неподвижно, священник. — Да, так и было. Вас хотели ввести в заблуждение, впрочем, вполне естественное: вы ведь и не усомнились, что перед вами голова и тело одного человека.
Та окраина рассудка, на которой возникают чудовища, вдруг буйно задвигалась в голове О'Брайена. Все самые причудливые создания, порожденные воображением человека, сонмом окружили его. Ему слышался голос того, кто древнее древних пращуров: «Берегись сатанинского сада, где растет древо с двойным плодом. Сторонись зловещего сада, где умер человек о двух головах». Древнее зеркало ирландской души затмили непрошеные призраки, но офранцуженный ум сохранял бдительность, и он следил за странным священником не менее пристально и настороженно, чем все остальные.
Отец Браун наконец повернулся к ним и стоял против окна так, что его лицо оставалось в глубокой тени. Но и в этой тени они видели, что оно мертвенно-бледно. Тем не менее он говорил вполне рассудительно, как будто на земле и в помине не было сумрачных кельтских душ.
— Джентльмены, — сказал он, — в саду нашли не какого-то неизвестного нам Беккера. И вообще никого постороннего там не было. Вопреки рационализму доктора Симона, я утверждаю, что Беккер находился в саду лишь частично. Вот смотрите! — воскликнул он, указав на таинственное грузное тело. — Этого человека вы никогда в жизни не видели. А что вы скажете теперь?
Он быстро отодвинул в сторону голову с желтой плешью, а на ее место положил голову с седой гривой, что лежала рядом. И их взорам явился во всей завершенности, полноте и несомненности мистер Джулиус К. Брейн.
— Убийца, — спокойно продолжал Браун, — обезглавил своего врага и бросил саблю далеко за стену. Но он был достаточно умен и не ограничился этим. Голову он тоже бросил за стену. Осталось только приложить к телу другую голову, и вы решили (причем убийца сам упорно внушал эту мысль на частном дознании), что перед вами труп совсем другого человека.
— То есть как это — приложить другую голову? — О'Брайен вытаращил глаза. — Какую другую голову? Что они, растут на кустах, что ли?
— Нет, — глухо ответил Браун, глядя на свои ботинки, — есть только одно место, где они растут. Они растут в корзине под гильотиной, возле которой менее чем за час до убийства стоял начальник полиции Аристид Валантэн. Ах, друзья мои, послушайте меня еще минуту, прежде чем разорвать на куски. Валантэн — человек честный, если безрассудная приверженность своей политике есть честность. Но разве не видели вы хоть временами чего-то безумного в этих холодных серых глазах? Он сделал бы что угодно, абсолютно что угодно, лишь бы сокрушить то, что он считает христианским идолопоклонством. За это он боролся, этого он мучительно жаждал и теперь убил ради этого. До сих пор несчетные миллионы Брейна распылялись между столькими мелкими сектами, что порядок вещей не нарушался. Но до Валантэна дошли слухи, что Брейн, подобно многим легкомысленным скептикам, склоняется к нашей церкви, а это уже другое дело. Он стал бы щедро субсидировать обнищавшую, но воинственную церковь Франции; он мог бы содержать хоть и шесть журналов вроде «Гильотины». Все висело на волоске, и риск подействовал на фанатика, как искра на порох. Он решил уничтожить миллионера и сделал это так, как только и мог совершить свое единственное преступление величайший из детективов. Под каким-то криминологическим предлогом он изъял голову казненного и увез ее домой в саквояже. Потом у него произошел последний спор с Брейном, который не дослушал до конца лорд Гэллоуэй. Ничего не добившись, он повел его в свой потайной сад, завел разговор о фехтовании, пустив в ход веточки и саблю, и…
Иван подпрыгнул на месте.
— Да вы помешанный! — заорал он. — Я сейчас же пойду к хозяину, возьму вот вас…
— Я и сам собирался пойти к нему, — с трудом проговорил Браун. — Я должен просить его, чтобы он сознался и раскаялся.