Прошло века два, не меньше, но вот впереди светлое пятно. Поверхность, лучи пыльного серого света падают на двухполосный проезд, выбирающийся из вод. Иду наверх, уже неглубоко — можно стоять. Сухого места нет, уровень подтоплен, но воды большей частью по колено. Я встаю, и восьмилетний мальчишка во мне наконец-то успокаивается. По часам Н-2, под водой я был всего сорок пять секунд, но клянусь, Роджер, по часам внутри меня за каждую секунду прошло минут пять, не меньше.
Слева — пилоны, места для парковки, справа — шлакоблочная стена служебки. Метрах в шестидесяти за ней лестница, ведущая прямиком в фойе.
И — я слышу голоса.
Что за мать твою? Харгрив же говорил: место закупорено наглухо!
Слов не разобрать. Болтают лениво, от скуки. Подойдя, вслушиваюсь: обычный бред про тачки, железо и девок. Может, Харгрив выслал пару бойцов меня встретить?
— Эй, ты слышал?
Я замираю, включаю невидимость.
— Пойду-ка проверю, а ты оставайся на позиции.
Чудный план: оставить напарника и пойти гулять в одиночестве. Не иначе, ЦЕЛЛ.
Ну конечно — вон, приковылял из-за угла, ствол МП-5 трясется, будто шмель после конопли. Пыхтит ко мне, минует, уже прошел, и…
Вдруг останавливается и пялится в упор.
Я-то уже давно приметил: невидимость не идеальна. Она делает тебя прозрачней стекла, но, если присмотреться, в ярком свете заметны искажения. Даже в полумраке можно заметить движение, дрожание сумрака — конечно, если знать, чего ищешь.
Скажу тебе, этот мужик зенки чуть не выглядел, и я догадываюсь, что он заметил за долю секунды до него самого: когда иду, от меня волна, бежит рябь по воде — и она ещё не успокоилась.
Он стреляет — и артефакты невидимости меня больше не заботят.
Итог: в меня попало, стрелок — труп, эхо нашего с ним общения ещё гуляет между стен, а за углом кто-то шлепает по водам. Увы, тут от невидимости проку мало. Рядом с позабытой «тойотой приус» на стене — распределительный щиток. Я отключаю свет.
Кто-то вопит: «Переключайтесь на инфракрасное!» БОБР услужливо передает чей-то рапорт по Сети: «Он в здании. Повторяю: Пророк в здании!»
Ну что, поиграем?
Я почти вижу, где лестница, — на её предполагаемом месте экран показывает кучу человекообразных пятен повышенной температуры. Сволочи, прижучили меня — ведь наверняка знают, куда направляюсь! Мать вашу, неужто Харгрив сдал? Кто ж ещё, это ж его дом родной, заманил, скотина, глаз положил…
— Вас понял! Стрелять на поражение!
…Не Харгрив это.
Локхарт.
Как-то он сюда пролез, под самым носом Харгрива, людей провел. Камеры наблюдения хакнул, или что-то в этом роде. Не Харгрив здесь тупой злобный придурок, а ты, скотина Локхарт.
Я обхожу лестницу стороной. Лифт охраняют гораздо меньше «целлюлитов», да и те разбредаются, прочесывают окрестности. Знают: только конченый идиот решится воспользоваться лифтом в таких условиях.
Я из таких, однако. Пара оставшихся у лифта недоносков остывают, подтекая красненьким, я в лифте, бодро жму на кнопку — и тут потасовка начинается уже в эфире. Харгрив проломился на коммуникационную частоту Локхарта с компанией и учинил недурную свару на тридцати восьми мегагерцах. Харгрив приказывает стоять и не стрелять, Локхарт посылает на три буквы. Нехорошо про меня говорит, скотина. Монстром обзывает. Впрочем, я не обижаюсь, слова меня не очень-то задевают — чего не скажешь про острые и твердые предметы. В особенности выделяемые парой старых дружков с именами Хеклер и Кох…
Лифт плавно тормозит на уровне фойе. Включаю невидимость и закручиваю броню на полную мощность, прижимаюсь к стенке, сажусь на корточки.
И все равно чуть не откидываю копыта. И все из-за чудесного заоконного вида.
Я под водой. Весь этот гребаный дом под водой. Я гляжу из лифта на фойе, на окна этой самой поганой башни, вделанные в фасад, а окна там повсюду. Здоровенная десятиэтажная хрень целиком из стекла. А за их огромной выгнутой аркой, уложенной набок, — дно озера. Покалеченные авто, ленивые облачка потревоженного ила, тусклые формы в мутно-зеленой воде. Смотрю выше, выше — волны лениво плещут о стекло метрах в тридцати надо мной. Там целый архипелаг плавучего дерьма: картонные коробки, офисная мебель, деревянные опоры для проводов — изрядные жердины, переломанные, как спички.
Гребаный домина, и дом рядом, и куча обломков, заваливших улицы по соседству, сотворили высоченную дамбу к северу от Тридцать шестой стрит, где скопилась отступающая вода. Мы пришли с тыльной стороны, и по чистому везению куча задержавшего воду хлама не развалилась и нас не смыло в Атлантику ещё на подходе, словно какашки в унитаз.