Интересно, сколько ж такое везение продлится? Сколько эти стекла выдержат? Наверху похрустывает — миллионы тонн Атлантики хотят в гости.
И в те мгновения, пока я стою, как дебил, рот раззявивши, в лифт сыплется столько свинца, что получаю пять доз в грудь.
Однако ни одна мою шкуру не пробивает. Грохаюсь спиной о стену, и голова включается снова. Похоже, «Коричневый-6» вызвал подмогу, и невидимость особо не в помощь, когда всякий мудак с автоматом знает: ты в коробке два на два метра. Я гоню силу на максимум и прыгаю в фойе, как лягушка с трамплина.
Срубаю пару недоумков ещё в полете. Но остаются шестеро, невидимость на нуле, а в фойе не скажу, чтоб очень много мест, где можно спрятаться.
Я отталкиваюсь от стены, прыгаю за стойку с мониторами, за которой обычно сидит охрана, но теперь там окопался «целлюлит», уверенный в отличном выборе позиции. Пришлось его разочаровать. Вокруг аж тесно от пуль, и мне почти хочется, чтоб эти недоумки мазали пореже — ведь половина летящего мимо врезается в окна. Повсюду, куда ни гляну, стекла покрыты паутинкой трещин. Невероятно — но окна ещё держатся.
К счастью, размазывание «целлюлитов» по полу — работа серьезная, требующая полной отдачи. Восьмилетний пацан внутри меня умолкает — не до него сейчас. И хотите — верьте, хотите — нет, когда все устаканивается и я остаюсь единственным, способным шевелиться, хотя и трупом, вся круглая стена изрешеченного стекла ещё держит воду. Полдюжины панелей почти матовые от трещин, ручейков, струек и фонтанчиков — не сосчитать. Однако целый беспризорный кусок Атлантики давит на эти гребаные стекла, и они, мать их за ногу, держат!
Локхарт отключился, а может, отмалчивается. Дуется сэр коммандер, обидно ему — нос я натянул его игрушечному войску. Харгрив же здоров и шевелится, нудит — дескать, мне нужно перезагрузить систему и задействовать лифты на верхние этажи. Я глаз не могу оторвать от стекол, от темной страшной массы за ними, но Харгрив воркует на ухо, успокаивая: бояться нечего, супернаностекло, безопасность от потопа гарантирована. Давай, спеши к стойке, перезагрузи систему. Чего боишься?
Я покорно иду к стойке. Пара мониторов, не получающих входного сигнала, показывают мне тестовые картинки.
А потом случается именно то, чего я боялся.
Я услышал раньше, чем увидел: будто стеклом по жести, лед потрескивает на замерзшем озере. Острый, режущий звук, полутреск-полулязг.
Полдюжины панелей лопаются, вода хлещет тонкой пеленой. За ними в мутной глубине движется что-то огромное. Я контуров разобрать не могу в облаках мути и дерьма, поднятых с улицы.
Прямо рядом с входной дверью со дна волшебно взмывают автомобили, крутятся медленно — задом вверх, носом вниз, — снова ложатся на дно, вздыбив тучи грязи.
Стекла лопаются и лопаются, пара ручейков становятся полноценными водопадами. Восьмилетний мальчишка во мне шалеет от ужаса, глядя, как вода бежит по внутренней поверхности стекол, но затем я подмечаю движение на затопленной улице. Там стоит кто-то — вплотную к окну. Огромная штуковина, далеко выступающая из облаков ила, клубящихся у ног. И смотрит на меня — сверху вниз смотрит — одним гребаным глазом, светящейся вертикальной щелью.
Тварь приседает.
Все окна перед ней одновременно разлетаются в мелкие брызги. Океан заносит надо мной огромный зеленый кулак, бьет — и хватает добычу.
На этот раз я сознания не теряю — а зря.
Я беспомощный отброс, мусор, никчемное барахло, муха в реактивной струе, и ничегошеньки не могу поделать.
Может, потому и выживаю. Может, если бы попробовал сопротивляться: скажем, ухватиться, задержаться, — закончил бы нанизанным на балку или намертво зажатым под автобусом и барахтался бы под водой, пока циркулятор дыхания не откажет. Но я просто пылинка среди миллионов тонн воды, ищущей путь наименьшего сопротивления, а вода имеет обыкновение обтекать камни, а не биться о них. Меня несёт через вышибленные двери, швыряет по залам, проталкивает в окна, мнет и крутит, будто тряпичную куклу, но не бьет меня ни обо что твердое или острое. Где-то в подвале вода подволакивает меня к дыре в полу, сует туда и несёт, будто навоз по сливу, затем выстреливает в проломленную канализационную трубу. По сторонам мелькают прутья арматуры, все тянется, тянется… пока наконец поток не выплевывает меня… не знаю, куда именно.