Выбрать главу

Так говорят сказания».

Уизл закончил читать, и несколько секунд мы оба молчали. Притихли даже умертвия, их горящие глаза смотрели куда-то вдаль.

— Мириам говорила, что Риви ненавидит магию, — произнес я, наконец.

— Да, — кивнул Уизл. — И если она найдет обе мельницы… Одна делает невозможным творить заклинания, а другая нейтрализует ее. В паре это чрезвычайно могущественное оружие.

— Что же получится, — спросил я, — если она развеет белую пыль над битвой? А себя и своих союзников защитит бурой?

— Магия часто решает исход сражений, — ответил Уизл, — особенно, когда ее нет у противника. Используя должную тактику, Риви превратится в настоящую угрозу.

— В конце концов, — сказал я, — ее обязательно остановит кто-нибудь из богов. Он вмешается и отберет у нее мельницы.

Уизл покачал головой.

— Думаю, если один из богов решит завладеть столь сильными артефактами, то остальные не дадут ему этого сделать. Скажем, кто-то из Сил добра предъявит права на мельницы; Силы зла, опасаясь, что оружие будет использовано во имя торжества добродетели, постараются отвоевать их себе. Подобное столкновение может вылиться в Рагнарёк, последнюю битву богов, в которой будет уничтожено мироздание. Нет, — сказал Уизл, — боги будут всячески избегать вмешательства… но если это сделает хоть один, Риви станет наименьшей из проблем для мультивселенной.

— Но что если она попытается захватить Сигил? — возразил я. — Что если она пустит пыль и приведет армию, вооруженную магией? Госпожа Боли просто вынуждена будет вмешаться, ведь защищать Сигил — ее работа.

— Госпожа Боли может как быть, так и не быть богиней, — ответил Уизл. — Она вечная хранительница Сигила и его самая большая загадка. Допустим, она просто маг; в таком случае Госпожа Боли станет так же беспомощна, как и любой уличный чародей. Но если она все же богиня… то, как я уже сказал, боги, независимо от своих убеждений, объединятся, чтобы не дать другой Силе получить мельницы. Ведь кто знает, чем это обернется?

Я содрогнулся. Каких-то несколько минут назад мы искали способ спасти друзей, а теперь, похоже, целые миры встали в очередь на спасение. Сказать по правде, судьба Ясмин по-прежнему волновала меня больше, чем абстрактные угрозы спокойствию Сигила и прочих земель… однако, новый груз проблем не прибавлял оптимизма.

Глава 8

Три обожженных пленника

Мрачные как тучи, мы вышли из бункера, вновь окунувшись в гул машинного зала. Покидая комнату, мой коллега напихал полные карманы свитков и бумаг, не забыв прихватить дневник Фелиции ДеВэйл. Продолжить чтение у нас не было времени, однако он твердо решил все просмотреть, как только появится такая возможность.

Умертвия встретили нас приветливыми оскалами, но Иезекия с Мириам поначалу нас не заметили — они были слишком увлечены беседой, точнее, орали друг другу в ухо, стараясь перекричать лязганье поршней. Но, несмотря на их усилия, до меня не долетало не единого слова. Когда мы подошли ближе, Иезекия нас увидел и виновато прервал разговор.

Мне это не понравилось. Мириам не выглядела опытной соблазнительницей, но много ли надо, чтобы вскружить голову юному Простаку? Ей ни за что не подговорить его ударить меня или Уизла ножом в спину — для этого он слишком уж добродушен — но я опасался того, что Иезекия согласится ей «немного помочь» и тем самым навлечет на нас крупные неприятности.

— Запомни, эта женщина — наш враг, — крикнул я Иезекии. — Она опасна, и ей нельзя доверять.

— Она говорит, я тоже опасен, — ответил он. — Из-за того, как я ее напугал, она решила… ну, она сказала, что хотела бы служить мне.

Я удивленно моргнул. Мне и в голову не приходило, что Мириам может проявить такую покорность. Вероятно, Иезекия в своем ужасном перевоплощении задел какие-то струны в ее душе. Я знал, что есть люди, которым нравится подчиняться, и видел, как Мириам смотрит на парня, едва ли не боготворя его. С другой стороны, это могло быть притворством, просто не таким, как я ожидал.

— Будь начеку, — бросил я Иезекии и в растерянности отвернулся.

За минуту мы оставили позади грохот всех приводов, дросселей и храповиков. В таком шуме не было ничего интересного — много экспрессии и никакого изящества.