Во все же остальные разы церемония жертвоприношения являла собой всего лишь костюмированные репетиции, необходимые при подготовке такого празднества, как Смена Времен Года. Во время этих репетиций тоже выбирали королеву-однодневку и все было как полагается — и Ночь Масок, и все остальное, — только по приказу Ариенрод в море топили кукол, а не живых людей.
За эти годы лишь она сама и члены Ассамблеи остались внешне такими же. Не изменился и сам ритуал, только на этот раз зрители увидят настоящую смерть Снежной королевы; будет положен конец и всем ее попыткам вырваться из оков Гегемонии, из оков той системы, вечным символом которой являются эти люди. Она терзала тонкую мягкую ткань своего платья. Ах, если бы только можно было захватить их всех с собой! Но теперь уже поздно, слишком поздно — для всего на свете.
Наконец она увидела королеву Лета; та стояла у самого пирса, посреди небольшой площадки между затянутыми красным трибунами, и свинцовые волны плескались почти у самых ее ног. Маска ее была столь прекрасна, что в душе Ариенрод невольно шевельнулось восхищение. Но ведь маска эта тоже сделана дочерью Зимы! Впрочем, кто знает, какое простенькое личико островитянки скрывается под этой дивной маской; какое коренастое тело и тупенькая головка спрятаны под шелковистым зеленым коконом блестящей, похожей на рыбачью сеть ткани. Перспектива увидеть глуповатую рыбачку на том месте, которое только что занимала она, Ариенрод, вызвала у нее приступ тошноты.
Герне подле нее хранил молчание, молчала и она сама. Интересно, думала она, что он чувствует, глядя на своих земляков и готовое принять жертву море? Лицо его было скрыто маской. Черт бы все это побрал! Она молила, чтобы хоть сейчас он пожалел о своем поступке, хотя бы отчасти почувствовал то отчаяние и тоску, какие испытывала она на развалинах созданного ею мира. Пусть смерть принесет мне забвение! Раз уж я должна встретить ее вместе с ним, символом всех моих неудач и просчетов, сознавая, что моя вина куда тяжелее, чем у всех этих чертовых инопланетян, вместе взятых!
Носилки пронесли почти к самому краю пирса. Сопровождавшие Снежную королеву придворные остановились чуть поодаль, давая возможность опустить носилки. Потом три раза обошли носилки кругом, сложив свои инопланетные подношения на корме ее «лодки», распевая прощальную песню во славу Зимы. Потом они остановились и стали поочередно подходить к ней и низко кланяться, и она даже смогла расслышать их последние горестные слова, несмотря на невыносимый шум вокруг. Потом они гуськом пошли прочь. Некоторые, проходя мимо, в последний раз подносили к губам краешек ее плаща. Некоторые даже осмеливались коснуться ее руки — самые старые и преданные ее слуги, бывшие с ней рядом почти весь долгий срок ее правления, — и их искренняя печаль неожиданно тронула ее до глубины души.
Печальных придворных сменили островитяне, поющие хвалу грядущему золотому веку. Она потупилась, не желая ни видеть, ни слышать их. Они тоже трижды обошли ее носилки, бросив туда свои подношения Хозяйке — жалкие грубые бусы из раковин и камешков, ярко раскрашенные рыбьи плавательные пузыри, пучки увядшей зелени и цветов.
Когда островитяне закончили свою песнь, над толпой вдруг повисла такая гнетущая тишина, что Ариенрод даже смогла расслышать, как постукивают и поскрипывают у причалов суда, и заметила, что в море, недалеко от берега собралась большая группа лодок со зрителями. Карбункул высился над ними, точно грозовая туча, готовая разразиться страшной бурей, но здесь ей была видна не только темная, простершаяся над морем тень гигантского города, но и светлое, серовато-зеленое море вдали. Открытое море… бесконечное… вечное… Разве удивительно, что мы поклоняемся морю как божеству? Вдруг, в самый последний миг, Ариенрод вспомнила, что и сама некогда верила в морскую Богиню…
Маска королевы Лета заслонила открывавшуюся перед нею морскую даль: перед Ариенрод оказалась теперь та, что готовилась занять ее трон.
— Ваше величество, — королева Лета поклонилась ей, и Ариенрод вспомнила, что она все еще королева — что смерть еще не наступила. — Вы прибыли, наконец. — Голос звучал неуверенно и казался странно знакомым.