Я перепугался поначалу, а потом понял, что это всего лишь храп ночного портье, свернувшегося в дальнем уголке за столом, за окошечком кассира. Я не смог дотянуться до портье и разбудить его, но возле лампы обнаружился небольшой колокольчик, и я позвонил.
Клерк несколько раз тряхнул головой, приподнялся и произнес: «Чего пожелаете, сэр?» Это был молодой парень с сальными волосами; небольшие бакенбарды уже ясно обозначились у него на лице. Он носил старомодную плотную рубаху и жилет, но обходился без пиджака, воротничка или галстука.
Я сказал: «Я хочу комнату на ночь».
Он осмотрел меня с головы до ног с некоторым любопытством — только потом я понял, что моя одежда заинтересовала его точно так же, как его одежда удивила меня, — но потом подтолкнул ко мне журнал регистрации вместе с чернильницей, к которой крепилась деревянная подставка для ручек. Он сказал: «Могу предложить вам номер 207 за семьдесят пять центов или номер 311 за доллар. Там есть гостиная».
Было уже слишком поздно для того, чтобы уходить, и я чувствовал себя таким сонным, что уже не думал, в каком клоповнике оказался. В общем, я сказал: «Возьму 311-й».
Клерк приподнялся и посмотрел, нет ли у меня с собой багажа. «Деньги вперед, если позволите», сказал он.
Этого следовало ожидать. Я вытащил купюру из бумажника и передал ему. Он уже потянулся за сдачей, но тут замер, включил лампу посильнее и еще раз посмотрел на деньги.
«Что же это такое, а?» — спросил он.
«Купюра в пять долларов. А по-вашему, что это такое?» — заметил я.
— Никогда ничего подобного не видел, — сказал он и косо посмотрел на портрет Линкольна. «Это кто? — Он, прищурившись, разобрал подпись. — Ммм… Линкольн. А, этот либеральный конгрессмен. Серия 1934. Ну, меня этим не одурачишь… о, я угадал! Хорошая реклама, ха, ха, ха, очень забавная!»
Я не хотел с ним спорить, поэтому сказал: «Он собирается выставить свою кандидатуру на выборах» и порылся у себя в кармане. К счастью, я уже много лет носил с собой старый серебряный доллар — на удачу. Это было все наследство моего дедушки, единственная вещь, которую он оставил. Клерк катнул монету по столику, чтобы проверить ее по звуку, с некоторым подозрением осмотрел доллар, а потом взял лампу.
«Идите за мной», — сказал он и повел меня по коридору; потом мы поднялись по двум пролетам лестницы к номеру 311. Он показал мне дверь, вручил ключ, зажег спичку, которая ярко вспыхнула и зашипела, и поднес ее к газовой горелке. Загорелся маленький желтый огонек.
«Вам известно это правило, не так ли, сэр?» — спросил он, указав большим пальцем на листок, приколотый к двери изнутри комнаты. Там крупными буквами было написано: НЕ ГАСИТЕ ГАЗ!
«Несомненно», — сказал я.
Он все равно объяснил: «Здесь разные люди ошиваются, некоторые ни разу не видели газового освещения и не знают, как оно работает». Он все мне показал.
«Да, я знаю, — ответил я, зевнув, и вручил ему четвертак на чай.
Он посмотрел на монету и сказал: «А вы не ошиблись, сэр?»
«Я так не думаю, — ответил я. — В чем дело?»
«Но это же четверть доллара».
«Я знаю, — сказал я. — Это тебе».
«О, спасибо, сэр», — сказал он и удалился.
Я избавился от одежды и улегся в постель. Проснулся я от громкого стука — где-то сильный ветер хлопал ставнями. Комната была по-прежнему погружена в темноту, потому что ставни на окнах оставались закрытыми. У меня началась обычная с похмелья жажда, а воду я смог обнаружить лишь в одном месте — в кувшине, который всю ночь стоял возле умывальника. Но я все-таки сделал большой глоток теплой воды, а потом подошел к окну и распахнул ставни. Уже давно рассвело — мне показалось, что время шло к полудню. Осмотревшись, я решил, что с городом случилось нечто странное: не было ни высоких зданий, ни автомобилей, ничего похожего. Как будто чертова декорация для фильма по роману Диккенса; и на фоне этой декорации бродили актеры — женщины в широких длинных юбках и мужчины в долгополых одеяниях и высоких соломенных шляпах.
Это было какое-то иное место, или, точнее, какое-то иное время. Одеваясь, я попытался собраться с мыслями. Я много раз слышал рассказы о людях, которые попадали в прошлое и добивались успехов, изобретая таблицу умножения или что-нибудь еще эдакое. Но это — всего лишь рассказы, и сочиняют их люди, с которыми ничего подобного никогда не случалось. Этот чертов водитель такси поймал меня на слове и доставил в «Барклай-отель» в эпоху его процветания; и вот я здесь, в диковинной одежде, с полным карманом денег, на которых стоят даты из далекого будущего, и без малейших перспектив. Я не сумел бы собрать динамо-машину, даже если б у меня были все детали, а телефон для меня — таинственное явление божественной силы; единственное, в чем я разбираюсь, — это антиквариат. Кроме того, у меня семья, и я люблю своих родных. Мне хотелось домой.