Все немного помолчали. Бреннер спросил:
— Но какое отношение ко всему этому имеет шар для боулинга?
— Вот что, — сказал Мэдисон Лиф, — сейчас я направляюсь в Форт Остерхаус, чтобы предложить эту вещь коменданту в обмен на шар мистера Джексона, если данный объект удастся обнаружить. Тем самым мы сохраним все декоративные элементы в целости.
— Почему бы вам не подождать? Пусть ваш клиент выйдет из тюрьмы, тогда вы возьмете его с собой, чтобы он вам показал, где шар.
Мэдисон Лиф подбоченился.
— Все может кончиться тем, что он предъявит права на вещь, которая на самом деле является брошенной и ничейной, — сказал он. — Если шар после его освобождения отыскать не удастся, проблем с законом не будет. И в конце концов, я взялся за дело бесплатно. Уверен, что могу претендовать на незначительную компенсацию. — Он допил своего «Роб Роя» и подхватил шар для боулинга. — Всего вам доброго, господа.
Гросс пристально смотрел ему вслед.
— Если бы у кузена моей жены Августа было что-то подобное… — начал он.
— … он, вероятнее всего, оказался бы одним из тех парней, которые приходят от зрелища в такой восторг, что не могут воспользоваться тем, что видят, — продолжил Бреннер. — Мистер Коэн, дайте мне еще один скотч с содовой.
Чудеса кулинарии
Молодой мистер Китинг из библиотеки присоединился к обществу, собравшемуся в баре, заказал свой обычный ром с колой и уселся послушать рассказ мистера Гросса о том, как его дядюшка Мориц был арестован за то, что держал живого угря в ванне своего номера в гостинице в Коламбусе. Мистер Гросс как раз дошел до того места, когда люди из обслуживания в номерах отказались доставить коробку земляных червей для угря; но тут повествование было прервано звуком, который заставил всех обернуться. Содрогнулись женские плечи, скрытые элегантным ситцевым платьем, и звук повторился — это, несомненно, было рыдание.
— Пьяная истерика? — предположил мистер Джефферс.
— Вряд ли она набралась здесь, — сказал мистер Коэн. — Я дал ей сегодня только одного «Александра», а эта леди выглядит вполне прилично. Но Гавагану все это не понравится; такие вещи вредят торговле.
Он решительно и мрачно обошел вокруг стойки и опустил обе руки на стол плакальщицы.
— Прошу прощения, мадам… — начал бармен.
Сидя вполоборота к нему, она сунула руку в сумочку в поисках носового платка. И тут Китинг воскликнул: «Да это же Дотти Эйхман!» — и тотчас бросился к рыдающей леди.
— Лучше не надо, — пробормотал мистер Виллисон. — Женщины плачут, потому им это нравится, и вы не услышите от них «спасибо», если испортите им одно из самых дивных удовольствий в жизни.
— О, идите сюда и познакомьтесь с ней, — сказал Китинг. — Она очень милая; может, мы сможем сделать так, чтобы она не плакала.
Дотти Эйхман изо всех сил старалась сдержаться. Она была брюнеткой, притом довольно милой. Китинг сказал:
— Привет, Дотти. Разреши представить тебе мистера Виллисона?
— Как поживаете? — Она протянула новому знакомому тонкую ручку. — Разве вы не присядете?
— Ты уверена, что не хочешь… — начал Китинг.
— О, я вела себя так глупо. Мне станет гораздо лучше, если я смогу с кем-нибудь поговорить обо всем. Пусть мистер Коэн принесет вам выпить, а я возьму еще порцию «Александра».
Китинг и Виллисон приняли приглашение. Первый спросил:
— В чем дело, Дотти? Поссорилась с родственниками мужа?
— Нет, с Томом. — Она слабо улыбнулась Виллисону. — С моим мужем.
— Мы с Дотти всегда выручаем друг друга из беды, — сказал Китинг. — Она была в Марибе, в Австралии, когда я служил адъютантом на военной базе, и мы пообещали, что будем защищать друг друга. Каждый раз, когда кто-то из парней-летчиков начинал к ней подлетать — мы сообщали, что помолвлены. И каждый раз, когда кто-нибудь из стюардесс начинал поглядывать в мою сторону — мы снова говорили, что помолвлены. Увы, я так и не смог убедить ее сделать это на самом деле.
— Тебе следовало бы радоваться, что так вышло, — сказала Дотти. — Словно проклятие какое-то. — Она сделала глоток.
— О чем идет речь, простите за назойливость? — поинтересовался Виллисон.
— О том, что со мной случилось. — Она заговорила с Китингом. — Помнишь тот случай, когда нашли полковника?
— Того, со странной фамилией — Поселтвейт, или Тромортон, или вроде того?
— Правильно, — сказала Дотти. — Я все обдумала; мне кажется, именно тогда все это и началось. Нет, подождите, началось не тогда. Начинать надо с моего рождения; мои родители хотели мальчика, так что они выразили свое разочарование, пытаясь воспитывать меня как мальчика. Они никогда не учили меня готовить, шить или делать то, что обычно делают девочки; и когда настало время поступать в институт, они захотели, чтобы я выбрала инженерную специальность. Но у меня просто не было способностей: я не могла запомнить формулы и не слишком хорошо разбиралась в математике. Мне нравилось только одно — переделывать механизмы; в итоге я ушла из института и изучала механику в мастерской. В общем, я снова занималась тем, чем обычно занимаются мужчины.