— Напоминает мне старую рекламу «Белой скалы»; ее печатали в журналах лет тридцать назад, а потом какой-то рекламный агент ее ликвидировал.
— Ликвидировал? — переспросил Гросс.
— Да. Я сравнил некоторые старинные журналы с современными; Психея выглядела куда изящнее…
— Хорошо, — сказал Гросс. — Но что мне делать с этим?
— Ваш знакомый торговец был совершенно прав, мой друг, — сказал Тоболка. — Необычайно эффектный пример искусства для салунов, несмотря на то, что Гильом — известный живописец. Может, вам предложить мистеру Коэну повесить это над стойкой в качестве постоянного экспоната.
Мистер Коэн покачал головой.
— Гаваган никогда на это не согласится, — сказал он. — Это семейное заведение, и он хочет, чтобы бар таким и оставался. Вы бы захотели, чтобы ваша сестра на это смотрела, когда она будет пить, к примеру, виски-сауэр?
— Прошу прощения, — сказал молодой человек, сидевший неподалеку от мистера Гросса. — Можно мне взглянуть?
— Сколько угодно, — ответил Гросс.
Молодой человек встал со стула и подошел поближе, чтобы осмотреть картину. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака очечник и с превеликим достоинством извлек из него очки, дужки которых тщательно возложил на уши. Оправа очков была из тонкого, простого металла, давно почерневшего, а толстые восьмиугольные линзы выглядели весьма старомодно. На лице молодого человека выразилось удовлетворение, когда он осмотрел основные детали композиции полотна. Он изучил подпись, а затем обернулся к Гроссу.
— Сэр, — сказал он, — я не богатый человек, но я хотел бы заплатить вам восемьдесят пять долларов за эту картину.
Мистер Китинг как будто поперхнулся. Гросс поставил картину на пол и сказал:
— Вы не могли бы заплатить мне сотню? Я собирался что-нибудь купить жене и детям взамен этого телевизора…
— Восемьдесят пять, — сказал молодой человек, сурово поджав губы. — Да или нет. — Он достал чековую книжку и слегка ее приоткрыл.
Гросс сказал:
— По совести говоря, это настоящий грабеж, но вы своего добились, мистер… — Он протянул незнакомцу руку.
— Бах, — сказал молодой человек, обмениваясь с Гроссом рукопожатием. — Септимус Бах. Кому я должен выписать чек?
— Просто выпишите его на имя мистера Коэна, а он выдаст мне наличные, так? — проговорил Гросс. — Моя фамилия Гросс, а эти джентльмены — мистер Китинг и доктор Тоболка.
Последовали очередные рукопожатия. Бах сказал:
— По случаю удачной сделки, я полагаю, вы должны поставить всем выпивку, мистер Коэн. Я добавлю эту сумму к своему чеку. И… да, вы припрячете для меня эту картину где-нибудь за стойкой? Только на сегодня. Я собираюсь кое с кем встретиться. Мне джин и горькое; голландский джин.
Картину уложили под стойку, послышался приятный звук, когда жидкость разлили по стаканам, и вскоре Тоболка произнес приветственный тост.
— Простите меня, возможно, вопрос очень личный, — сказал он потом. — Но если вы не возражаете, то я хотел бы узнать, почему вы купили эту картину. Не то чтобы цена, которую заплатили, была из ряда вон выходящей. Я не эксперт, но, судя по всему, что мне известно, рыночная цена на полотна той эпохи примерно такова. Но почему эта конкретная картина?
Бах повертел в руке стакан, осмотрелся, как будто проверяя, не подслушивает ли кто, а потом начал пристально изучать содержимое стакана.
— Я вам скажу, — произнес он. — Как раз из-за этого я и оказался здесь сегодня вечером. Видите ли, я… — Он замялся, потом глотнул джина и собрался с силами. — Ну, я полагаю, что меня можно назвать в некотором роде фетишистом.
Мистер Коэн нахмурился.
— Здесь ничего такого не потерпят, молодой человек, — предупредил он. — Был тут один англичанин, которого мой брат Джулиус арестовал возле этого самого бара за приставание.
— Но я ни к кому не пристаю. Дело в том…
— Он и все эти резиновые плащи… — мрачно добавил мистер Коэн.
— Оооо… — Бах слегка развеселился. — Нет, ничего такого. Это можно назвать почти что нормальным вариантом фетишизма. Скажите, вы не психиатр, доктор Тоболка?
— Нет. Я вообще не того сорта доктор. Я биолог.
— Ого! Ну, я… я был бы признателен, если б вы выдали мне еще порцию джина, мистер Коэн… был я у одного психиатра. Я очень волновался и чувствовал переутомление, а после фильмов с Мэрилин Монро я не мог уснуть, а когда я видел Джину Лоллобриджиду…
Китинг спросил:
— И это вы называете извращением? — Он начал напевать песенку, в которой, кажется, были слова: «Я фетишист, как и все кругом».