В 1966 Михаил Александрович принял участие в процессе над обвиненными в антисоветской деятельности писателями Даниэлем и Синявским. К слову, до этого Шолохов либо избегал подобные кампании, либо, наоборот, старался сделать всё возможное, дабы помочь своим коллегам. Известно, что он заступился перед Иосифом Виссарионовичем за Ахматову, и после пятнадцати лет забвения была опубликована ее книга. Кроме того, Шолохов спас сына Ахматовой Льва Гумилева и сына Андрея Платонова, безуспешно пытался спасти одного из творцов «Катюши» Клейменова, избавил от лагерей советскую актрису Эмму Цесарскую. Однако, несмотря на просьбы встать на защиту Даниэля и Синявского, Михаил Александрович на XXIII съезде КПСС произнес против писателей, опубликовавших за рубежом ряд антисоветских произведений, обвинительную речь.
В последние годы жизни Шолохов много болел, однако держался на удивление стойко. У него был диагностирован диабет, он перенес два инсульта, а затем врачи обнаружили у писателя рак горла. В конце 1983 Михаил Александрович вылетел в Москву на лечение, которое, к сожалению, не принесло результата. Его лечащий врач писал: «Оперировать нельзя, и невозможно спасти. Лишь облегчили страдания, а они были тяжки. Однако Михаил Александрович терпеливо и мужественно их переносил. Когда он понял, что болезнь прогрессирует, принял решение вернуться домой. Последнюю неделю в больнице мало спал, «ушел в себя». …Позвал Марию Петровну, положил на ее руку свою ослабевшую руку и проговорил: «Маруся! Едем домой… Хочу, чтобы ты покормила меня домашней пищей… Как прежде…». В конце январе 1984 Шолохов вернулся в станицу Вешенскую. Скончался великий писатель месяц спустя — 21 февраля. Незадолго до смерти он произнес: «Я хочу, чтобы мои произведения помогали людям стать чище душой, пробудили в них стремление бороться за идеалы прогресса человечества и гуманизма. Если в некоторой мере мне это удалось, то я счастлив».
ТИХИЙ ДОН
(роман-эпопея)
Масштабная эпопея, повествующая о трагических событиях в истории России, о человеческих судьбах, искалеченных братоубийственной бойней, о любви, прошедшей все испытания.
КНИГА I
Часть I
Мелеховский двор — на самом краю хутора. Воротца со скотиньего база ведут на север к Дону. Крутой восьмисаженный спуск меж замшелых в прозелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, серая изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дальше — перекипающее под ветром вороненой рябью стремя Дона. На восток, за красноталом гуменных плетней, — Гетманский шлях, полынная проседь, истоптанный конскими копытами бурый, живущий придорожник, часовенка на развилке; за ней — задернутая текучим маревом степь. С юга — меловая хребтина горы. На запад — улица, пронизывающая площадь, бегущая к займищу.
В предпоследнюю турецкую кампанию вернулся в хутор казак Мелехов Прокофий. Из Туретчины привел он жену — маленькую, закутанную в шаль женщину. Она прятала лицо, редко показывая тоскующие одичалые глаза. Пахла шелковая шаль далекими неведомыми запахами, радужные узоры ее питали бабью зависть. Пленная турчанка сторонилась родных Прокофия, и старик Мелехов вскоре отделил сына. В курень его не ходил до смерти, не забывая обиды.
Прокофий обстроился скоро: плотники срубили курень, сам пригородил базы для скотины и к осени увел на новое хозяйство сгорбленную иноземку-жену. Шел с ней за арбой с имуществом по хутору — высыпали на улицу все, от мала до велика. Казаки сдержанно посмеивались в бороды, голосисто перекликались бабы, орда немытых казачат улюлюкала Прокофию вслед, но он, распахнув чекмень, шел медленно, как по пахотной борозде, сжимал в черной ладони хрупкую кисть жениной руки, непокорно нес белесо-чубатую голову, — лишь под скулами у него пухли и катались желваки да промеж каменных, по всегдашней неподвижности, бровей проступил пот.