Впрочем, может быть, и нет.
Продолжая идти к станции, Вернер направил свой разум к дому шерифа. Они стояли у окна в комнате Пааля и смотрели на закат, окрашивающий Джерман-Корнерс в огненные цвета. Пааль прижался щекой к жене шерифа. Последний ужас от потери своих способностей еще не рассеялся, но было там и нечто другое, что уравновешивало его. Нечто, что Кора еще не до конца поняла, но уже почувствовала.
Родители Пааля не любили его. Они были слишком увлечены своей работой, чтобы у них оставались время и силы на любовь к ребенку. Доброта — да, внимание — постоянно, но все же они воспринимали Пааля как часть эксперимента.
Поэтому любовь Коры Уилер могла показаться Паалю чем-то еще более странным, чем разрушающая сила человеческой речи. Но так будет не всегда. В тот момент, когда остатки его дара развеются, разум Пааля останется беззащитным, но Кора будет рядом и сумеет смягчить боль. И всегда будет рядом.
— Вы нашли того, кого искали? — спросила седая женщина за прилавком, заваривая кофе Вернеру.
— Да, спасибо, — ответил он.
— И где же он?
Вернер улыбнулся:
— Дома.
Ударная волна
— Говорю тебе, с ним что-то творится, — сказал мистер Моффат.
Кузен Уэндалл потянулся за сахарницей:
— Значит, они правы. — Он насыпал сахара в кофе.
— Ничего подобного! — резко возразил Моффат. — Совершенно они не правы.
— Но если он не работает.
— Он работал, примерно до прошлого месяца. И работал превосходно, когда они решили вдруг, что его надо заменить.
Пальцы мистера Моффата, бледные и желтоватые, замерли на столе. Нетронутые яичница и кофе остывали рядом.
— Почему ты так расстраиваешься? — спросил Уэндалл. — Это же просто орга́н.
— Это гораздо больше, чем орган. Он был здесь даже до того, как достроили церковь. Восемьдесят лет он здесь. Восемьдесят!
— Долгий срок. — Уэндалл откусил от намазанного джемом тоста. — Может, даже слишком долгий.
— С ним все в полном порядке, — продолжал Моффат. — По крайней мере, было до сих пор. Вот почему мне бы хотелось, чтобы сегодня утром ты посидел со мной на хорах.
— Может, все же показать орган какому-нибудь мастеру?
— Он только согласится со всеми остальными, — горько произнес Моффат. — Просто скажет, что орган слишком стар, слишком изношен.
— Может, так оно и есть.
— Ничего подобного! — Мистер Моффат раздраженно передернулся.
— Ну, не мне судить. Хотя орган действительно очень старый.
— Он прекрасно работал до сих пор. — Мистер Моффат уставился в чашку с черным кофе. — Чтоб их всех… — пробормотал он. — Решили от него избавиться. Чтоб их…
Он закрыл глаза.
— Может, он понимает? — сказал мистер Моффат.
Стук их каблуков, похожий на тиканье часов, нарушил тишину церкви.
— Сюда, — показал Моффат.
Уэндалл толкнул толстую дверь, и они пошли вверх по мраморной винтовой лестнице. На втором этаже Моффат переложил портфель в другую руку и достал кольцо с ключами. Он отпер дверь, и они вошли в пыльную темноту хоров. Они двигались сквозь тишину, два отдающихся слабеньким эхом звука.
— Вон туда, — сказал Моффат.
— Да, я вижу, — отозвался Уэндалл.
Старик сел на отполированную за долгие годы до зеркального блеска скамью и включил маленькую лампу. Конус света разогнал тени по углам.
— Думаешь, солнца не будет? — спросил Уэндалл.
— Не знаю.
Мистер Моффат отпер и с грохотом откинул ребристую крышку органа, раскрыл пюпитр. Нажал на истертую за долгие годы кнопку.
В кирпичной комнатке справа внезапно раздался выдох, гул нарастающей энергии. Стрелка воздушного манометра пробежала по шкале.
— Теперь он ожил, — сказал Моффат.
Уэндалл пробормотал что-то и пошел по хорам. Старик последовал за ним.
— Что ты думаешь? — спросил он, когда они вошли в кирпичную комнату.
Уэндалл пожал плечами:
— Не могу сказать. — Он посмотрел, как работает мотор. — Воздушная струя, — сообщил он. — Движется благодаря воздействию электромагнитного поля.
Уэндалл прислушался:
— Звук вроде нормальный.
Он прошелся по маленькой комнатке.
— А это что такое? — показал рукой Уэндалл.
— Переключатели клапанов. Чтобы воздухопроводы были постоянно наполнены.
— А это вентилятор?
Старик кивнул.
— Хм… — Уэндалл повернулся. — На мой взгляд, все в полном порядке.
Они стояли, глядя вверх, на трубы. Торчащие над полированным фасадом, они походили на громадные золотистые карандаши в деревянной подставке.