Я повернулся к Барбаре и увидел, что у нее наворачиваются слезы на глазах. Она открыла рюкзак и вытащила оттуда небольшую бутылочку для таблеток, содержащую хорошо узнаваемый белый порошок. Как я и подозревал, ее наркомания распространялась не только на стимуляторы эйфории, но и на кокаин и другие алкалоиды.
Я попытался забрать у нее бутылочку из рук, но она воспротивилась.
— Я не могу лишить себя этого сейчас! Я не справлюсь, — сказала она дрожащим голосом, вытирая слезы, катящиеся по щекам.
Я позволил ей понюхать немного порошка, зная о последствиях, которые неизбежно последуют, если отказать ей в этом. Я вытер ее лицо платком и взял с нее обещание, что она попробует завязать с наркотиками.
Я хорошо понимал расстройство Барбары, потому что сам ужасно боялся Моми. Растроганный ее несчастным видом, я попытался немного приободрить ее, но Барбара имела удивительную способность быстро собираться, и она поразила меня еще больше:
— А теперь, если у Моми появится плохая идея вернуться за нами, мне будет чем ему ответить, — сказала она, доставая из сумки небольшой IPP 788 последней модели.
— Как вам удалось провезти эту пушку через таможню? — спросил я, застигнутый врасплох.
— Благодаря чипу, который блокирует работу металлоискателя. Это новая система, я купила ее у друга.
— У вас забавные друзья.
— Он бывший полицейский, теперь работает частным детективом. Мы ходим в один тир.
— Только этого еще не хватало!
— Я даже состою в НСА.
— Это меня в вас не удивляет.
— Вы знаете, что говорится в Конституции: «Право людей хранить и носить оружие не должно…»
— «…не должно быть ограничено», я знаю, я же адвокат, я знаю вторую поправку.
— Вы против?
— Оружие создает больше проблем, чем приносит решений.
Она покачала головой в знак несогласия.
— Оружие может быть полезным при самообороне, особенно женщинам. Я часто ношу его собой, и редко когда его не оказывается в моей сумке. Если честно, у меня есть даже штурмовая винтовка.
— Это незаконно: закон о борьбе с преступностью 1994 года.
— Заявите на меня в полицию, — усмехнулась она.
Я помог ей подняться на ноги. Успокоенная кокаином, она благодарно улыбнулась мне и попросила не рассказывать никому об этом «инциденте», как она это назвала. Я обещал, я даже был доволен разделить тайну с этой загадочной женщиной, которая вдохновляла меня своим обаянием настолько же, насколько и чувством жалости к ней.
По дороге домой мы много шутили о той жизни, которая могла бы быть после продажи отреставрированной Моны Лизы.
Войдя в комнату, мы заметили укоризненные взгляды, которые бросили на нас наши помощники.
— Не хотелось бы быть пессимистом, но у нас есть всего несколько часов до истечения срока. Время работает не на нас.
Перед нами стоял поднос с завтраком, который приготовил Магнус.
— Только что звонила Роза, — сказал он сварливым тоном. — Ее не будет два-три дня. Ее матери стало хуже сегодня ночью.
Мы молча кивнули, глотая уже остывший кофе. Затем все взоры устремились на доску, где были написаны три части сообщения, требующие разгадки.
— Как вы предлагаете их распределить? — спросил я.
Джемерек, который очень любил цифры, был уверен, что криптограмма предназначалась ему. Что касается «Скидамаринк», то это слово что-то напоминало только Барбаре. Значит, мне оставалась дата (1824–1889), Витторио со своей частью сообщение уже разобрался.
Мы начали вместе размышлять над криптограммой. Накануне Магнус сказал, что эта часть сообщения является чем-то более сложным, чем простым рядом дат. Если раньше он думал, что эти пары чисел (день/месяц) были координатами слова в каком-то издании или литературном сочинении, то после ночных раздумий он изменил свою точку зрения в связи с наличием особого дня: 29 февраля.
— Как вы знаете, 29 февраля присутствует только в високосном году. Так что наличие этой даты является для нас ориентиром к какому-то особенному году.
— Это может быть просто совпадением, — заметил священник.
— Возможно, но маловероятно, — ответил я. Существует шанс 1 к 366 написания этой даты в случайном порядке. Так что, думаю, эта дата тут не случайно.