— Что ж ты, — спросила, помолчав, Ганка, — даже и не поцеловал ее?
— Да я сам испугался… Только я к ней — он вышел. Тролль. Огромный. Как гора прямо. И как зарычит… На нее, на меня. Она шасть — и нет ее. Они их стерегут, тролли.
— Что ж ты вчера говорил, что троллей нет? — упрекнула Ганка. — Что я выдумала все?
— Испугался я тогда, — Роман вздохнул под своей тряпицей, — как дал деру… так никому и не сказал.
— А я-то… — Ганка не успела докончить, потому что дверь вдруг затряслась от ударов снаружи.
— Тролль! — она взвизгнула и прижала руку к губам.
— Ганка, — кричали из-за двери, — открой, открой скорее! Это же я! Открой скорее! Он за мной гонится! Открой же!
— Кто это? — Роман приподнялся на постели и начал воспаленной рукою осторожно стаскивать с лица тряпицу.
— Это… — Ганка не договорила, подскочила к двери и убрала полено, которым дверь приперла. Василь и двое младших сидели, сбившись в кучу, испуганно сопя. Ганка сама их напугала, чтобы не бегали, — мол, если выбегут на двор, придет страшный тролль, съест их…
Где же матуся? — подумала она мимолетно, — пошла до соседей? Или так и осталась в церкви?
Листик ворвался в хату и стоял теперь, дрожа и озираясь, тощие ребра ходили ходуном.
— Ганка, Ганка, я его видел! Он такой страшный!
— Эльфенок, — сказал Роман, — провалиться мне опять в кучу, эльфенок! Кого ты привадила, коза?
— Он такой страшный, — повторял Листик, он был слишком перепуган, чтобы обращать внимание на Романа, — он рычит… и он огромный, Ганка, огромный!
— Так я… — Ганка с натугой вновь пододвинула к двери полешко, — это ничего… Он же безвредный, эльфенок. Это мой Листик!
— Безвредный? — Роман пытался встать, но обожженная кожа саднила, и оттого он шипел от боли. — Эта нечисть? Выгони его, или я сам его вышвырну. Хочешь, чтобы тролль пришел за ним сюда?
— Ганка! — эльфенок охватил ее руками, прижался к ней, и у нее, несмотря на страх, стало горячо и сладко где-то там, внутри. — Спаси меня, Ганка, не отдавай троллю!
— Не отдам, — Ганка и сама охватила эльфенка руками, так они стояли посреди хаты, обнявшись.
— Совсем сдурела, — сказал Роман и, нащупав кочергу, крепко ухватил ее обгорелой рукой. — Убирайся отсюда вместе со своей нечистью!
Роман подумал, я зачарована. Я сама уже как некрещеная лесная тварь, лихорадочно думала Ганка, обнимая эльфенка — а раз так, то можно отдать меня троллю. Я ж сглазила его, Романа, когда он упал в кучу…
— И пойду! — не выпуская эльфенка из объятий, она шагнула к двери, но тут клятый эльфенок ужом выскользнул у нее из рук и хихикнул!
— Да никто за мной не гонится!
Весь его видимый испуг прошел, и дышал он теперь спокойно, и лукавую рожу скорчил…
— Ах ты, нехристь поганая, — устало сказала Ганка.
— Убирайтесь отсюда, — Роман взвесил кочергу в ладони, — оба!
Эльфенок вновь подскочил к двери и легко отодвинул тяжелющее полено.
— Пошли, Ганка, пошли! Тут страшно, душно, тесно. Я не люблю, когда душно-тесно. Тут воняет…
Он сморщил нос.
Пахло и правда не очень-то. Роман болен, думает Ганка, а от больных всегда пахнет известно как.
— Да, но тролль?
— Нету никакого тролля, — хихикнул эльфенок, — я обдурил тебя. Хотел напугать — вот и напугал.
— Зачем?
— Так просто, Ганка. Ты на меня рассердилась, и я тебя напугал. Больше не сердишься?
У бедной Ганки голова пошла кругом… Задурил ее эльфенок, совсем заморочил, так что она, Ганка, уже и не понимала, где правда, где ложь. Клятая лестная тварь, нехристь. А ведь отец Маркиан и все зеленокутские мужики носятся сейчас по лесу с вилами и топорами…
— А… царапины на дереве?
— Старые грабли я украл. Забрался на дерево, ну и… Ох, Ганка, Ганка, я ж люблю тебя, разве я повел бы тебя в сердце леса, если бы там ходил страшный тролль?
— А шерсть откуда?
— Это овцы шерсть, Ганка. Я ее корой дуба покрасил. Ты что ж, овечью шерсть не узнала?
Ганка на миг зажмурилась. Потом открыла глаза. Нежная паутина невесомо летела в воздухе, невесомо коснулась ее лица. Последние летние деньки стоят, тихие, теплые… Что ж она, Ганка, натворила? Такой шум подняла — даже и не верится. А уж что матуся с ней, с Ганкой, сделает, когда все раскроется, и подумать страшно. Может, не говорить никому, что тролля нет? Побегают, пошумят и вернутся.