О Господи, свихнулся он, что ли? Беда в том, что мы не можем пренебрегать ничем — любой глупостью, любым ложным сигналом… Таково правило нашего отдела, и пока его еще никто не отменял.
— Хорошо, — сказал я, — я выезжаю. Куда ехать?
— В Музей естественной истории. Там мне выделили кабинет, понимаете ли. На первом этаже, комната пять. Вахтеры уже ушли. Пожалуйста, поторопитесь!
Я знал этот музей — массивное серое здание неподалеку от рухнувшего Технологического центра. Весной там цветут рододендроны, заливая все вокруг розовым и алым светом, а сейчас его караулят лишь темные туи да сосны… Приятное место, да уж больно безлюдное по вечерам. Про парк, расположенный поблизости, ходят дурные слухи — на ночь жители окрестных домов запирают бронированные двери, и на всех окнах там решетки… Я взглянул на часы. Было уже без четверти десять.
— Я буду через пятнадцать минут. Не волнуйтесь. Запритесь и ждите меня. Я назовусь.
— Хорошо… — Он, казалось, колебался. — И еще — приезжайте один.
— Это еще почему?
— Без напарника. Я потом объясню. Не ставьте никого в известность. Просто приезжайте поскорее.
— Я буду через пятнадцать минут. Не волнуйтесь.
Я повесил трубку и вернулся к столику. Китаяночка как раз убрала тарелки из-под закусок и принесла сладкое — яблоки в охлажденном сиропе, кофе и коньяк.
Сандра вопросительно взглянула на меня. Я пожал плечами, присел к столу и торопливо отхлебнул крепкий, дымящийся, черный, точно деготь, кофе.
— Ничего не поделаешь… надо идти.
— Что случилось, Олаф?
— Помнишь того профессора, которого мы тогда встретили на переправе? Берланда?
— Да… — насторожилась она.
— Это он звонил. Похоже, он чем-то напуган. Я так и не понял — чем.
— Может, мне поехать с тобой, Олаф?
Я покачал головой — отчасти потому, что предпочитаю при возможных осложнениях не таскать за собой женщин, особенно привлекательных женщин, отчасти из-за того, что тогда, на переправе, она, как мне показалось, смотрела на профессора с большей симпатией, чем того заслуживает случайный попутчик.
— Нет, не нужно. Не думаю, что там и вправду что-то серьезное. Просто психованный тип. Чего ждать от ученого?
— Он не произвел на меня впечатления психованного типа, — возразила она, — приятный, воспитанный человек.
А я что говорил! Когда этим дурехам попадается какой-то хлюпик, который и пушку-то сроду в руках не держал, они сразу говорят, что он «воспитанный». Будто все остальные ведут себя как разнузданные павианы!
Я потрепал ее по плечу.
— Что бы там ни было, я и сам разберусь. А ты не торопись — видишь, опять пошел дождь. Тут тепло, уютно, музыка играет. А там, снаружи, льет и льет.
— Говорят, раньше, до Катастрофы, все было по-другому, — вздохнула она. — Говорят, у нас в Италии триста дней в году светило солнце. А теперь и мы забыли, как оно выглядит.
— Только не в Бергене, — возразил я, — тут всегда так было. У нас говорят, бергенец рождается с зонтиком в руках. Ладно, мне пора. Утешься тем, что можешь допить и мою порцию.
Я подозвал китаяночку, которая приблизилась забавной семенящей походкой, расплатился и вышел из освещенного красными фонариками уютного ресторана на дождь и ветер. Стоило лишь мне захлопнуть тяжелую дверь, меня обступила тьма, ветер с залива швырнул в лицо мелкую водяную пыль. Я поднял воротник и направился к своей старушке, предварительно отключив сигнализацию — мало ли вокруг ублюдков, мечтающих надругаться над чужой машиной? А я был привязан к своей красотке; машина — это вам не женщина, ее не каждую неделю меняешь.
Конечно, если бы что-то хоть намеком подсказало окружающим, что это — полицейский автомобиль, я мог бы спать спокойно — мало кто любит связываться с полицией, — но наш отдел предпочитает себя не рекламировать.
Машина тронулась с места и медленно поползла в гору по узким улочкам — спешить тут было опасно; мокрый асфальт мостовой блестел точно смазанный маслом. Площадь перед музеем была пуста, памятник, изображающий какого-то мужика в тужурке, угрожающе вытаращился на меня позеленевшими буркалами. Все окна приземистого массивного здания были темными, и только одно — на первом этаже — отбрасывало тусклый прямоугольник света на залитую водой брусчатку. Я толкнул тяжелую дверь — она оказалась незапертой, и смутное предчувствие неладного охватило меня. В коридоре было пусто — мои шаги эхом раскатились по пустынным сводам. На какой-то миг мне почудилось, что я слышу не просто эхо — словно где-то вдалеке кто-то быстро пробежал мимо, — но звук тут же стих.