Двумя руками взявшись за пульт, будто за лучевой пистолет, Люк убавил громкость и спрыгнул на пол. Нанятая в колледже няня, нерасторопная студентка второго курса, принялась собирать коробки из-под сока и остатки поп-корна. Моя холостяцкая квартира казалась полем для настоящих приключений: там и тут валялись покрывала навахо, фотографии Ансела Адамса и разные скандинавские причиндалы, дополнявшие декор в стиле торговой сети «Маттел» или Чака Джонса. Обязанность воспитывать ребенка свалилась на меня внезапно, но я быстро сообразила, что мальчику необходимо классическое телеобразование.
Как только ушла няня, Люк сказал:
— Догадайся, кто звонил? — Я вздрогнула от страха. Только не Табита. Пожалуйста… — Папа!
Слово «папа» будто влило в ребенка энергию. На нескладных, словно ходули, длинных ногах Люк протопал ко мне в кухню. Черные волосы мальчика торчали во все стороны.
— Он уже переезжает в наш новый дом, и он сказал, что приготовит для меня комнату.
Брат только что сменил адрес и находился в Центре военной подготовки на авиабазе военно-морских сил Чайна-Лейк, в Калифорнии. Пройдет несколько дней, и я отвезу к нему Люка.
— Малыш, да папа спит и видит, когда же вы встретитесь!
Мальчик улыбнулся. У него на щеках были ямочки, а внизу не хватало одного зуба. От этой улыбки Тома Сойера меня как током ударило. Люк схватился грязными руками за рукава моей белой блузки. Грязь просто сыпалась у ребенка из-под ногтей, и я знала, что блузку придется стирать. Но эти ручки, шустрые и легкие, они заколдовали так, что я смолчала.
Тут Люк сказал:
— Я собрал сумку.
— Уже?
— Я могу собрать и твою. Просто не знаю, куда положить некоторые особые вещи, солнечные очки или витамины. Ах да. И бумаги из суда, на опеку.
По-моему, при этих словах я снова почувствовала разряд электричества. И ответила, что Люк хорошо сделал, оставив мне эту заботу. Потом мальчик спросил, не пора ли готовить холодильник.
— На следующей неделе, — ответила я.
В холодильнике стояла минералка. Я уставилась на дверцу, где на магнитах висели фотографии Брайана. Целая дюжина — в летном комбинезоне, рядом с его «F/A-18», или с Люком на плечах. Джесси называл это место капищем. Я нарочно поместила сюда его фотографии, чтобы Люк каждый день видел лицо отца. Так он не должен его забыть.
Я задержала взгляд на одном снимке, сделанном в Сан-Диего, в момент когда «Констеллейшн» заходил в порт. Возвращение авианосца домой всегда внушительное зрелище: строй моряков по краю палубы, развевающиеся на ветру флаги. На берегу ждали семьи — тысячи людей, готовых взлететь от радости. Я посмотрела на фото, сделанное в момент, когда брат сошел на берег: Брайан обхватил сына руками, уткнувшись лицом вего шею. Замечательный миг. Всегда бы так.
Люк погладил мои руки. Темные, светящиеся радостью глазенки были широко открыты. Глаза его матери. Мальчик сказал:
— Сколько часов осталось до того, как мы попадем в мой новый дом? Сколько точно?
— Точно? Я думаю, примерно одна тысяча восемьдесят два.
Интересно, он меня забудет?
Восемь месяцев назад Брайан улетел со своей эскадрильей. Не представляю, как он пилотировал и как сажал самолет на палубу, борясь с порывами ветра. Развод — это как циркулярная пила. Она безжалостно травмирует. Я точно знала: несмотря на свой бравый вид, брат чувствовал, будто его порезали на части. Это понимал и его командир, посоветовав пилоту забыть все и не дать женщине довести себя до ручки. Понятное дело, начальству не слишком приятно думать, что Брайан Делани может «случайно» уронить на палубу истребитель стоимостью в пятьдесят миллионов долларов. Задумавшись на секунду: и почему это, черт побери, ушла жена?
А Табита попросту исчезла.
Предварительно она обналичила чековую книжку, заодно сняв максимум возможного с семейных кредиток. Потом снялась с места. Путешествуя, она расплачивалась наличными и не оставляла следов. Во всяком случае, мы не сумели ее разыскать.
Месяцем позже начали приходить письма. Они предназначались Люку, приходили на мой домашний адрес, и в них не было ни обратного адреса, ни извинений.
«Мамочка хотела бы оставаться с тобой, но ей так плохо и ей нужно уехать, — писала она. — Может быть, если папа вернется домой и будет о нас заботиться, все еще станет на свои места».
Послания доходили до нас из места под названием «Земля обращенной к себе жалости». Что-то вроде парка развлечений, спрятанного за горизонтом реального мира. Там стояли кривые зеркала, отражавшие в сильно преувеличенном виде все жалобы до одной, а игра «Кто самый обиженный?» шла по кругу в бесконечном цикле.