Он взял стопку фотографий, на которых была изображена рыжеволосая девочка-подросток с ярко-зелеными глазами, снял с пачки резинку и достал первый снимок.
Девочку звали Дарби МакКормик, и она обладала поразительным сходством с женщиной-экспертом, встреченной им накануне в госпитале. Но была ли это на самом деле она?
Бойль достал мобильный и позвонил в справочную, чтобы узнать телефон криминалистической лаборатории Бостона. Оператор соединил его. Не прошло и минуты, как автоответчик в лаборатории объяснил ему, как связаться с тем или иным сотрудником. Одно из двух: либо ввести внутренний номер после гудка, либо набрать первые четыре буквы фамилии.
Он ввел буквы и, ожидая соединения, рассматривал фотографии пышнотелой блондинки по имени Саманта Кент. Бойль вспомнил, как она отказывалась есть, пока окончательно не ослабела и не заболела. Он также вспомнил, как отвез ее в лес в окрестностях Бэлхема, чтобы там задушить, но ему помешала Дарби МакКормик с двумя своими подругами — Мелани Круз и блондинкой, которую он потом зарезал в прихожей. Да уж, доставили они ему хлопот! Он как раз пытался вспомнить, как звали ту блондинку, когда автоответчик ожил снова: «Вы позвонили в офис Дарби МакКормик. Меня либо нет на месте, либо я на другой линии…»
Бойль повесил трубку и прислонился к стене.
Надо же… Дарби МакКормик, девочка-подросток, ставшая случайным свидетелем убийства Саманты Кент в лесу, выросла и стала офицером полиции, работающим по делу о похищении Кэрол Крэнмор.
Глава 20
Бойль рассматривал стену, сплошь увешанную фотографиями женщин, ставших его добычей за последние годы. Он мог сидеть часами, глядя на лица и вспоминая, что он делал с каждой из них. С такими приятными мыслями время летело незаметно.
В верхнем углу была приколота фотография Алисии Кросс. Она жила через две улицы от их дома, за лесом. Она каталась на велосипеде по пустынной дороге, когда Бойль появился у нее на пути. Он сказал двенадцатилетней девочке, что его послала ее мама, чтобы он отвез ее в больницу, — ее отец попал в аварию. Алисия так расстроилась, что бросила велосипед и села к нему в машину.
Она была слишком напугана и слишком мала, чтобы сопротивляться. А Бойлю было шестнадцать, и он был сильнее ее.
Целую неделю — вторую неделю пребывания его матери в Париже — полиция вместе с отрядом добровольцев прочесывала лес и окрестности. Бойль наблюдал за ними из окна своей спальни. Три дня полиция и добровольцы бродили вокруг его дома. Он вспомнил, как долгими летними вечерами мастурбировал, слушая, как мать Алисии, срывая голос, зовет дочь.
По ночам он спускался в подвал и развязывал Алисию. Иногда он развлекался тем, что гонялся за ней по темному подвалу. Там было столько мест для игры в прятки! Но это, хоть и было весело, все же не могло сравниться с жарким, ослепляющим чувством восторга, который охватил Бойля, когда он душил девочку.
В ночь после убийства он долго не мог заснуть. Душить Алисию было потрясающе, но еще больше его возбуждал страх в ее глазах, то, как она остановившимся взглядом смотрела на четки на полу, делая слабые попытки освободиться от веревки, стянувшей ей шею. В тот момент Бойль почувствовал всю безграничность своего могущества и власти. Нет, не власти убивать — это было бы слишком примитивно. Дэниелу хотелось вершить чужие судьбы, перекраивать их, как ему заблагорассудится. В его руках было могущество Творца.
На следующее утро, встав затемно, Бойль взял лопату и отправился в лес. Когда он пришел за телом, то увидел в кухне мать. Она вернулась из поездки в Париж раньше срока. Она не стала ничего объяснять, не спросила, почему он такой грязный и потный. Она всего лишь велела отнести сумки и пакеты с покупками в свою спальню, где и проспала весь день.
Ночью он отнес тело Алисии в подготовленную могилу. Бойль стоял над трупом, и его переполняли противоречивые чувства. Он жалел, что убил ее. Он жалел, что убил ее сразу. Нужно было душить ее, пока она не потеряет сознание. Чтобы потом, когда она очнется, повторять это снова и снова. Пока не надоест…
Бойль услышал, как за спиной треснула ветка. Он обернулся и в свете луны увидел мать с мертвенно бледным лицом. На нем не было ни горечи, ни злости, ни печали. Ее лицо не отражало ровным счетом ничего.
— Давай поторапливайся. Нужно как можно скорее с этим покончить.
Это были единственные ее слова. По дороге домой она не проронила ни слова. А он терзался мыслями, что же будет дальше. Два года назад она поймала его, когда он душил кошку. Тогда она отправила его в комнату, дождалась, пока он заснет, и отхлестала пряжкой от ремня. У него до сих пор остались шрамы на память о том дне.