По голосу человека, разговаривающего со своими женой и сыном в Денвере, иной раз казалось, что он находится на другом континенте. А теперь вот эта песня, написанная перед Второй мировой войной, в чистом виде отражала все неопределенности охваченного тревогой мира и транслировалась не просто из Европы, а из Европы другой эры, пролетев полмира и полстолетия.
Глаза Молли затуманили слезы.
Острое чувство потери нарастало с каждой нотой песни, вызывало боль, словно в груди поворачивали вонзенный в нее эмоциональный нож. Но при этом ей не хотелось просить Нейла выключить радиоприемник и лишиться ниточки, которая связывала их с цивилизацией, пусть последняя и быстро растворялась под едкими водами этого сверхъестественного ливня.
То ли догадавшись о ее реакции, то ли испытывая те же чувства, Нейл нажал на кнопку «SCAN», чтобы найти другую работающую радиостанцию.
После треска, скрипа, долгих периодов тишины в кабине зазвучал ясный и четкий голос. Диск-жокей, ведущий ток-шоу, комментатор — кому бы ни принадлежал голос, чувствовалось, что человек этот злится и одновременно испуган.
Говорил он о радиосообщениях с Международной космической станции, вращающейся на высокой орбите вокруг Земли, о сообщениях, которые приходили оттуда ранним вечером, одновременно с появлением водяных смерчей в океанах планеты. «Я уже передал эту запись десять раз и передам еще десять, сто, черт, буду передавать, пока у меня не отключат энергию или не сломается радиопередатчик, пока кто-то не выбьет дверь и не убьет нас всех. Выслушай меня, Америка, выслушай внимательно и узнай своего врага! Это не глобальное потепление, не вспышки на солнце, не космическое излучение, не какая-то необъяснимая судорога климата планеты. Это война миров!
Возможно, передачи доходили до Земли отрывками, их могли смонтировать для этой радио-трансляции, потому что поначалу в голосах слышалось удивление, восторг, ожидание чуда. Потом тон изменился.
Сначала член экипажа, который говорил на английском с русским акцентом, доложил, что вслед за отключением наружных камер наблюдения компьютер сообщил об успешной стыковке со станцией неизвестного космического аппарата. Это стало сюрпризом, потому что радар не зафиксировал приближения к станции какого-либо физического тела, будь то космический мусор или HЛO.
Связист, Вонг, который не мог наладить контакт с незваными гостями, спросил: «Ты уверен, что с нами кто-то состыковался?»
— Абсолютно, — ответил русский.
— Может, компьютерный сбой, ложный сигнал о стыковке?
— Нет, я это почувствовал. Как и ты, как мы все.
Другой член команды, попавший на станцию прямиком из Техаса, сказал, что смотрит в иллюминатор, из которого виден стыковочный узел, и не может подтвердить наличие пристыковавшегося космического корабля.
— Мама учила меня не ругаться, но, клянусь Богом, отсюда я должен видеть хотя бы часть нашего гостя, не так ли?
Снова русский: «Внимание всем! Компьютер сообщает об открытии наружного люка воздушного шлюза».
Другой американец, с бостонским акцентом, спросил: «И кто дал на это команду?»
— Никто, — ответил русский. — Теперь они контролируют наши системы управления.
— Кто они?
Голос техасца: «Может, у Ямайки есть космическая программа, о которой никто не знает?»
Смеха его шутка не вызвала.
Молли снизила скорость «Эксплорера» до пяти миль в час: космическая драма так увлекла ее, что она не могла следить за залитой дождем дорогой.
Вероятно, вернувшись от иллюминатора, из которого открывался вид на стыковочный узел, возможно, проверив на мониторах «картинки» наружных камер наблюдения, техасец спросил: «Лапьер, это тебя я вижу около воздушного шлюза?»
— Да, это я, Уилли, — ответила женщина с французским, а может, бельгийским акцентом. — Я готовлюсь их встретить вместе с Артуро. Датчики показывают, что в воздушном шлюзе растет давление: Собственно, оно почти сравнялось с атмосферным.
— Лучше бы тебе отойти оттуда, Эмили, — вновь русский. — И тебе, Артуро. Отойдите за переборки, пока мы не оценим ситуацию.
Эмили Лапьер нервно рассмеялась.
— Это заря новой эры, Иван. Сейчас не время для прежних страхов.
Еще один женский голос, немецкий, взволнованно: «Забудь про идеализм, Эмили. Подумай. Протоколы для стыковки должны быть универсальными. Этот слишком уж агрессивный. Указывает на враждебность».