Вот только они умирали постоянно, и мы оба это знали.
Вероятно, я сказал ей, что подумаю. Не помню. Но сам думал о другом: как вопьюсь в ее губы прямо в кабинете Джеромы, и плевать на тех, кто нас увидит. Конечно, я этого не сделал. Такие парни, как я, редко совершают подобные поступки в реальной жизни. Я что-то сказал, а потом, наверное, ушел, поскольку очень скоро обнаружил, что я уже на улице. Совершенно ошалелый.
Одно я помню точно: проходя мимо урны на углу Третьей и Пятидесятой, я порвал шутливый некролог, который больше не был шутливым, на мелкие клочки и выбросил.
В тот вечер я мило пообедал с родителями, прошел в свою комнату — ту самую, где дулся на жизнь, когда моя команда проигрывала матч малой лиги — и уселся за стол. Мне казалось, что наилучший способ снять камень с души — написать еще один некролог на живого человека. Не зря же говорят, что нужно обязательно оседлать лошадь, которая только что тебя сбросила. Или подняться на вышку, если красивый прыжок закончился неуклюжим ударом о воду. Мне требовалось доказательство того, что я и так знал: мы живем в рациональном мире. Нельзя убить человека, воткнув иголку в куклу вуду. Нельзя убить человека, написав его имя на бумажке и спалив ее под «Отче наш» задом наперед. Нельзя убить человека шутливым некрологом.
Тем не менее я подстраховался, составив список заведомо плохих людей. В него вошли Фахим Дарзи, взорвавший автобус в Майами, и Кеннет Вандерли, электрик из Оклахомы, признанный виновным в четырех убийствах с изнасилованием. Вандерли поначалу казался мне наилучшим вариантом в списке из семи имен, и я уже собрался что-то такое про него написать, но вдруг подумал о Питере Стефано, полнейшей никчемности из всех когда-либо существовавших.
Стефано был музыкальным продюсером, который задушил свою подругу за отказ исполнить написанную им песню. Сейчас он отбывал срок в тюрьме усиленного режима, хотя следовало отправить его в Аравийскую пустыню, где он обедал бы тараканами, пил бы собственную мочу, а в предрассветные часы слушал бы на полной громкости записи «Anthrax» (разумеется, по моему мнению). Женщину, которую он убил, звали Энди Маккой, и это была одна из моих любимых певиц. Если бы я уже писал шутливые некрологи в те не столь далекие времена, когда ее убили, о ней бы точно писать не стал. Сама мысль о том, что этот удивительно чистый, высокий голос, сравнимый с голосом молодой Джоан Баэз, заставил умолкнуть навсегда какой-то деспотичный идиот, до сих пор приводила меня в ярость, хотя прошло пять лет. Бог дарует такие золотые голоса только избранным, а уязвленный Стефано в наркотическом угаре уничтожил голос Маккой.
Я открыл ноутбук, озаглавил файл «НЕКРОЛОГ ПИТЕРА СТЕФАНО» — и вновь слова полились без малейшей паузы, как вода из прорванной трубы.
Вчера утром властолюбивого и бесталанного музыкального продюсера Питера Стефано нашли мертвым в его камере тюрьмы усиленного режима, расположенной в городе Гованда, штат Нью-Йорк, и мы все кричим: «Ура!» Хотя официально о причине смерти не сообщалось, тюремный источник сказал следующее: «Похоже, прямая кишка лопнула, и говно растеклось по телу. Проще говоря, он умер от аллергической реакции на собственное ядовитое говно».
Хотя Стефано перекрыл кислород многим группам, певцам и певицам, особую известность ему принесли порушенные карьеры «Grenadiers», «Playful Mammals», Джо Дина (покончил с собой после того, как Стефано отказался продлить с ним контракт) и, разумеется, Энди Маккой. Не удовлетворившись тем, что на ее карьере поставлен крест, Стефано, закинувшись амфетаминами, задушил певицу шнуром от настольной лампы. Его пережили три ликующие бывшие жены, пять бывших деловых партнеров и две звукозаписывающие компании, которые он не успел обанкротить.
В той же манере я написал еще сотню слов, и, очевидно, это было не лучшее из моих творений. Меня это не волновало, потому что лучшее и не требовалось. И не только потому, что Питер Стефано был плохим человеком. Как писатель я считал, что все правильно, хотя текст был плохим, и в глубине души я это понимал. Может, это и уход от темы, но я думаю (нет, знаю), что здесь кроется ключевой момент всей этой истории. Писать трудно, так? По крайней мере, для меня. И я в курсе, что большинство работающих людей болтают о том, какая трудная у них работа, рубят ли они мясо или пекут хлеб, изготовляют ли подсвечники или пишут некрологи. Только иногда работа вовсе не трудная. Иногда она легкая. Когда такое случается, кажется, будто ты стоишь на дорожке в боулинге и наблюдаешь, как катится брошенный тобой шар, точно зная, что он сшибет все кегли.