Последующие строчки писать тяжело — они свидетельствуют о том, что в каждом из нас сидит маленький Кен Вандерли, — но есть лишь один способ сказать правду. Вот она: мы возбудились. Едва поставив последнюю точку, я грубо, не по-ботански обхватил Кэти и потащил в постель. Она скрестила лодыжки на моей пояснице, а руками обвила мою шею. Думаю, этот второй заход длился секунд пятьдесят, но кончили мы оба. Да еще как. Люди — далеко не ангелы.
Кен Вандерли был чудовищем. И это не только мое мнение: он сам так себя назвал, когда признался во всем, пытаясь избежать смертного приговора. Я мог бы воспользоваться этим для оправдания своего поступка — ладно, нашего, — если бы не одно «но».
Написание этого некролога понравилось мне даже больше, чем последовавший за ним секс.
Мне захотелось повторить.
Когда я проснулся следующим утром, Кэти сидела на диване с ноутбуком на коленях. Она задумчиво посмотрела на меня и похлопала по дивану, предлагая присоединиться к ней. Я сел рядом и увидел на экране заголовок «Неонового круга»: «ЕЩЕ ОДИН УРОД ОТПРАВЛЯЕТСЯ К ПРАОТЦАМ: «КЕН-НАСИЛЬНИК» СОВЕРШАЕТ САМОУБИЙСТВО В СВОЕЙ КАМЕРЕ». Только он не повесился. Он каким-то образом пронес в камеру кусок мыла — и это загадка, потому что заключенным дозволялось пользоваться только жидким мылом — и затолкал его себе в глотку.
— Боже, — вырвалось у меня. — Какая жуткая смерть.
— И поделом! — Кэти подняла руки, сжала пальцы в кулаки, потрясла ими у висков. — Превосходно!
Кое о чем мне ее спрашивать не хотелось. Первым в списке стоял вопрос, переспала ли она со мной исключительно для того, чтобы убедить расправиться с насильником и отомстить за себя. Но спросите себя (я спросил): а была бы от моих вопросов польза? Даже если бы она ответила абсолютно честно, я бы все равно мог ей не поверить. В такой ситуации отношения, может, и не отравлены полностью, но уж здоровыми их назвать точно нельзя.
— Я не собираюсь продолжать, — заявил я.
— Конечно, я понимаю. — (Она не понимала.)
— Поэтому не проси меня.
— Не буду. — (Она попросила.)
— И никому никогда об этом не говори.
— Я обещала, что не скажу. — (Уже сказала.)
Думаю, в глубине души я знал, что это бесполезный разговор, поэтому я кивнул и не стал продолжать.
— Майк, я не хочу тебя торопить, но у меня миллион дел, и…
— Не волнуйся, подруга, я уже ушел.
Если честно, мне хотелось уйти. Хотелось отшагать миль шестнадцать куда глаза глядят и подумать о том, как жить дальше.
Она перехватила меня у двери и крепко поцеловала.
— Не уходи злым.
— Я не злюсь. — Я не понимал, как вообще могу уйти.
— И даже не думай о том, чтобы бросить «Круг». Ты мне нужен. Я решила, что Пенни для странички «О мертвых — дурное» не годится, но тебе, конечно, надо переключиться на что-то еще. И я подумала, может… Джорджина?
— Может, — ответил я. По мне, Джорджина писала хуже всех в редакции, но меня это совершенно не волновало. Я мечтал только об одном: никогда в жизни больше не видеть некрологов, не то что писать их.
— А ты… пиши рецензии, какие хочешь. Джеромы, которая могла бы тебя остановить, больше нет, верно?
— Верно.
Она тряхнула меня.
— Не говори таким тоном, Майк. Прояви энтузиазм. В «Неоновом круге» принято держать хвост пистолетом. И скажи, что ты остаешься. — Она понизила голос. — Мы можем и дальше проводить наши совещания. Личные. — Она увидела, как мой взгляд скользнул в вырез ее халата, и довольно рассмеялась. Потом подтолкнула меня к двери. — Теперь иди. Выметайся отсюда.
Прошла неделя, а если ты работаешь для такого сайта, как «Неоновый круг», каждая неделя тянет на добрых три месяца. Знаменитости напиваются, отправляются в реабилитационные центры, выходят из них и тут же снова напиваются, их арестовывают, они вылезают из лимузинов без штанов, танцуют до утра и до упада, женятся и выходят замуж, разводятся, разбегаются на время. Одна знаменитость упала в бассейн и утонула. Джорджина написала удивительно несмешной некролог, и тут же на нас обрушилась лавина твитов и электронных писем: «Где Майк?» Еще недавно меня бы это обрадовало.
На квартиру Кэти я не заглядывал, поскольку она не располагала временем для плотских утех. Собственно, я и видел ее крайне редко. Она «проводила консультации», дважды в Нью-Йорке, один раз — в Чикаго. В ее отсутствие я почему-то оказался главным. Никто меня не назначал, я никого не агитировал и не избирался. Просто так вышло. Утешался я лишь одним: с возвращением Кэти все наладится.