Некролог был длинный. Почерком она напоминала ребенка, но словом владела блестяще, и это было намного лучше тех материалов, что она писала для «Неонового круга».
— Не знаю, получится ли. — Я попытался вернуть листок. — Думаю, я должен все написать сам.
— Попытка не пытка, правда? — заметила Кэти.
С этим я спорить не стал. В упор посмотрел на Пенни.
— Я никогда не видел этого человека, и ты хочешь, чтобы я его убил.
— Да, — ответила она, глядя мне прямо в глаза. — Именно этого я хочу.
— Ты уверена.
Она кивнула.
Я сел за маленький письменный стол Кэти, положил сочиненную Пенни смертельную диатрибу рядом с моим айпадом, открыл новый документ и начал переносить текст с бумаги на экран. И сразу понял, что все получится. Чувство власти усилилось. Ощущение нацеленности. После второго предложения я перестал смотреть на листок. Просто нажимал буквы и закончил следующим пассажем: Желающим посетить похороны — не называть же их скорбящими, учитывая отвратительные пристрастия мистера Лэнгфорда — рекомендуется не приносить цветы, а плевать на гроб.
Обе женщины смотрели на меня округлившимися, широко раскрытыми глазами.
— Сработает? — спросила Пенни и тут же ответила сама: — Да. Я это чувствовала.
— Думаю, уже сработало. — Я повернулся к Кэти. — Попроси об этом еще раз, Кэти, и у меня появится искушение написать твой некролог.
Она попыталась улыбнуться, но в ее глазах читался испуг. Я не собирался приводить угрозу в исполнение (по крайней мере, мне так кажется), поэтому взял Кэти за руку. Она подпрыгнула, собралась вырвать руку, но передумала. Ее кожа была холодной и липкой.
— Я пошутил. Шутка плохая, но я серьезно. Это надо прекратить.
— Да. — Она шумно сглотнула. — Конечно.
— И никаких разговоров. Ни с кем. Никогда.
Они снова согласились. Я начал подниматься из-за стола, но Пенни прыгнула на меня. Я плюхнулся на стул, и мы едва не опрокинулись на пол. Объятие не было нежным, Пенни скорее напоминала тонущую женщину, мертвой хваткой вцепившуюся в своего будущего спасителя. Она вся взмокла от пота.
— Спасибо, — прохрипела она. — Спасибо тебе, Майк.
Я ушел, не сказав ей: «Всегда пожалуйста». Мне не терпелось выбраться из квартиры Кэти. Не знаю, съели они принесенную мной еду или нет, но сомневаюсь в этом. «Веселая радость», твою мать.
Я не спал в ту ночь, и не потому, что меня донимали мысли об Амосе Лэнгфорде. Дело было в другом.
Во-первых, извечная проблема зависимости. Я покидал квартиру Кэти с решимостью никогда больше не использовать эту ужасную силу, но это обещание я давал себе раньше, и у меня не было уверенности, что я смогу его сдержать: всякий раз, когда я писал «некролог на живого», желание написать еще один только усиливалось. Совсем как с героином. Попробуй его раз или два — и еще сможешь остановиться. Но через некоторое время ты на него подсядешь. Возможно, я еще не подсел, но уже стоял на краю пропасти, и знал это. Так что Кэти я сказал правду, и только правду: это следовало прекратить, пока я еще мог поставить точку. Если еще не поздно.
Вторая проблема была не столь зловещей, но тоже неприятной. Когда я возвращался подземкой в Бруклин, мне вспомнился крайне уместный афоризм Бена Франклина: «Двое могут хранить секрет, если один из них мертв». Но о случившемся знали уже трое, а поскольку я не собирался убивать Кэти или Пенни некрологами, это означало, что известный им секрет чреват для меня скверными последствиями.
Я не сомневался, что какое-то время они будут молчать, особенно Пенни, если утром ей позвонят по печальному поводу: дорогой старенький дядя Амос внезапно скончался. Но потом эта решимость ослабнет. Следовало принимать во внимание и другой фактор: обе не просто были журналистками, а работали в «Неоновом круге», и это означало, что их профессия — распространять «жареные» новости. Конечно, распространение «жареных» новостей — не такой сильный наркотик, как убийство людей посредством некрологов, но зависимость все равно возникает, о чем я хорошо знал. Рано или поздно, где-нибудь в баре, выпив на один стаканчик больше, чем следовало…
Хочешь услышать что-то действительно безумное? Но только дай слово никому и никогда не говорить.
Я представил себя сидящим в редакции под плакатом с унитазом, увлеченно набивающим очередную саркастическую рецензию. Фрэнк Джессап подходит, садится и спрашивает, не возникало ли у меня мысли написать некролог Башара аль-Асада, сирийского диктатора с крошечной головой, или — эй, еще лучше — этого корейского жиртреста, Ким Чен Ына. Впрочем, Джессап мог попросить отправить к праотцам и нового главного тренера «Нью-Йорк никс».