Сгустились сумерки, и наконец в небе появилась первая звезда, после чего на ближнем к нам конце причала Массимо вспыхнули электрические факелы, словно две фары. В их свет вышел Пол Массимо, сопровождаемый двумя взрослыми сыновьями, и оделись они так, словно собрались на танцы в модный загородный клуб! Отец — во фраке, сыновья — в белых смокингах с красными цветками в петлицах, а у Бена Аффликта низко на бедре висела труба, точно револьвер.
Я огляделся и увидел, что народу еще прибавилось. На нашем берегу собралось не меньше тысячи. Они пришли в ожидании шоу, и эти Массимо оделись так, будто собирались это шоу им представить. Мама же сидела в обычном домашнем платье, а я — в старых джинсах и футболке с надписью «ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ В ТО МЕСТО, ОТКУДА ВОНЯЕТ, И ВСТРЕТИМСЯ В МИЛЛИНОКЕТЕ».
«Нет коробок, Олден, — заметила мама. — С чего бы?»
Я покачал головой, потому что не знал. Наш единственный фейерверк уже лежал на краю причала, прикрытый старым стеганым одеялом. Мы принесли его с самого утра.
Массимо протянул руку, как всегда вежливый, предлагая нам начать. Я покачал головой и тоже протянул руку, как бы отвечая: нет, на этот раз только после вас, монсье. Он пожал плечами и крутанул рукой в воздухе, как иной раз делает бейсбольный судья, фиксируя хоумран. А четырьмя секундами позже ночь наполнилась снопами искр, и над озером начали взрываться фейерверки: вспыхивали звезды, распускались цветы, били фонтаны, всего не перечислишь.
Мама ахнула.
«Грязная свинья! Он нанял команду пиротехников! Профессионалов!»
И да, именно это он и сделал. Потратил десять или пятнадцать тысяч баксов на двадцатиминутное небесное шоу, с «Двойным экскалибуром» и «Волчьей стаей» ближе к концу. Толпа бесновалась, все орали, визжали, жали на клаксоны. Бен Аффликт с такой силой дул в трубу, что оставалось только удивляться, как обошлось без кровоизлияния в мозг, но расслышать его было нельзя из-за грохота в небе, раскрашенном во все цвета радуги. Ну и светло было как днем. Клубы дыма поднимались над пусковыми установками, которые команда пиротехников разместила вдоль дальнего берега, но до нас ничего не долетало. Потому что ветер дул в сторону «Двенадцати сосен». Вы можете сказать, что мне следовало обратить на это внимание, но я не обратил. И мама не обратила. И остальные тоже. Мы были слишком потрясены. Видите ли, Массимо подавал нам четкий сигнал: «Все кончено. О следующем годе даже не задумывайтесь, голозадые янки».
Последовала пауза, и я уже подумал, что все закончилось, когда вспыхнул двойной гейзер искр, а в небе возник большой пылающий корабль. С парусами и все такое. Я слышал об этом фейерверке от Говарда Гамаша. Назывался он «Прекрасная джонка». Это такая китайская лодка. Когда корабль догорел, а толпа на обоих берегах чуть успокоилась, Массимо отдал своим пиротехникам последнюю команду, и над озером вспыхнул американский флаг. Он пылал красно-бело-синим, а из динамиков гремела «Америка прекрасна».
Наконец флаг догорел, оставив только оранжевые искорки. Массимо по-прежнему стоял у края причала. Вновь протянул к нам руку, улыбаясь, как бы говоря: «Давайте, выстреливайте ваш куриный помет, Маккосленды, и покончим с этим. Раз и навсегда».
Я посмотрел на маму. Она — на меня. Затем она выплеснула в воду то, что оставалось в стакане (в тот вечер мы пили «Лунную тряску») и сказала: «Давай. Может, это детский лепет, но мы заплатили за эту хрень, так почему бы ее не запустить?»
Я помню, какая стояла тишина. Лягушки еще не возобновили свой концерт, бедные гагары улеглись спать, может, на эту ночь, а может — до конца лета. У кромки воды еще оставались люди, чтобы посмотреть, что есть у нас, но большинство уже направлялись в город, как болельщики, когда их команда проигрывает без всяких шансов переломить ход игры. Я видел цепочку огней, растянувшуюся по всей Лейк-роуд, которая вливается в шоссе 119, и Битч-роуд, что в конце концов выходит к Ти-Ар-90 и Черстерс-Милл.
Я подумал, что надо устроить шоу, раз уж мы решили не сдаваться без боя. Если запуск провалится, оставшиеся могут смеяться сколько влезет. Я даже был согласен услышать эту чертову трубу, зная, что в следующем году мне ее слушать не придется, потому что для меня состязания закончились. И на лице мамы отражались те же самые мысли. Даже ее груди «повесили голову», возможно, потому, что в тот вечер она не надела бюстгальтер. Сказала, что он сильно давит.