— Э…
— Я очень прошу тебя вспомнить, Олден, потому что у меня есть огромное желание опустить занавес этого говняного представления.
— Пожалуй… Вроде бы да, — ответил Олден.
— Я даже не буду спрашивать, почему тебе захотелось растопить плиту жаркой июльской ночью. Проработав тридцать лет в полиции, я знаю, что у пьяниц свои причуды. Ты согласен со мной?
— Ну… ага, — признал Олден. — Пьяницы непредсказуемы. И эта «Лунная тряска» бьет в голову.
— Вот почему ваш домик на озере Абенаки сейчас горит ярким пламенем.
— Святой Иисус на костылях.
— Не думаю, что следует винить в этом пожаре сына Божьего, Олден, на костылях или без оных. Дом застрахован?
— Господи, да, — кивнул Олден. — Страховка — хорошая идея. Я в этом убедился после смерти папы.
— Массимо тоже застрахован. Твоя мать просила передать тебе это. Она сказала, что за яичницей с беконом они вместе пришли к выводу, что так будет по-честному. Ты с этим согласен?
— Ну… его дом был куда больше нашего.
— Вероятно, он и застрахован совсем на другую сумму. — Энди встал. — Полагаю, какое-то слушание состоится, но сейчас ты свободен.
Олден поблагодарил копов и ушел, пока они не передумали.
Энди и Арделл некоторое время сидели в комнате для допросов, глядя друг на друга.
— А где была миссис Маккосленд, когда вспыхнул пожар? — спросила наконец Арделл.
— Здесь, в участке, пока Массимо не увел ее, чтобы угостить лобстером «Бенедикт» и картофелем по-домашнему в «Лакис», — ответил Энди. — Ждала, чтобы узнать, отправят ли ее мальчика в суд или в окружную тюрьму. Надеялась, что в суд, чтобы внести за него залог. Эллис говорит, что когда они уходили, Массимо обнимал ее за талию. Задача не из простых, учитывая ее нынешние габариты.
— И кто, как ты думаешь, поджег домик Маккослендов?
— Точно мы не узнаем, но я бы сказал, что парни Массимо, до рассвета. Положили оставшиеся фейерверки рядом с плитой или на нее, а потом набили плиту растопкой и подожгли. Если подумать, настоящая бомба с часовым механизмом.
— Черт, — выругался Арделл.
— В итоге мы имеем пьяниц с фейерверками, что плохо, и руку, которая моет другую руку, что хорошо.
Арделл обдумала его слова, потом сложила губы в трубочку и насвистела пять нот из «Близких контактов третьей степени». Попыталась повторить, но начала смеяться.
— Неплохо, — кивнул Энди. — А на трубе сможешь?
Летний гром
Для завершения сборника как нельзя лучше подходит рассказ о конце света. Я посвятил этой теме как минимум одну толстенную книгу, «Противостояние», но здесь фокус сжимается до булавочной головки. О самом рассказе сказать особенно нечего, кроме того, что я все время держал в голове мой любимый «харлей-софтейл» 1986 года выпуска, который теперь стоит в гараже без дела и, возможно, там и останется: реакция уже не та, чтобы гонять на мотоцикле под шестьдесят пять миль в час. Это опасно и для меня, и для окружающих. Как я любил свой мотоцикл! Закончив «Бессонницу», я проехал на нем от Мэна до Калифорнии и на всю жизнь запомнил вечер где-то в Канзасе, когда на западе садилось солнце, а на востоке всходила луна, огромная оранжевая луна. Я остановился и просто смотрел, смотрел и думал, что это лучший закат в моей жизни. Возможно, так оно и было.
И кстати, «Летний гром» был написан в месте, очень похожем на то, где мы встречаем Робинсона, его соседа и бродячего пса по имени Гэндальф.
Пока с Гэндальфом все было нормально, Робинсону тоже было нормально. Нормально не в смысле «все хорошо», а в смысле «жить можно». Он до сих пор просыпался посреди ночи, и нередко в слезах, вырываясь из снов — таких ярких! — в которых Диана с Эллен были живы, но когда он брал Гэндальфа с одеяла в углу и укладывал к себе на кровать, обычно ему удавалось заснуть снова. Самому Гэндальфу было вообще все равно, где спать, и если Робинсон клал его рядом с собой, Гэндальф нисколечко не противился. Ему было тепло, сухо и безопасно. Его спасли и приютили. И больше его ничто не волновало.
Теперь, когда рядом был кто-то — живая душа, нуждавшаяся в заботе, — стало как-то полегче. Робинсон съездил в универмаг в пяти милях от дома по шоссе номер 19 (Гэндальф сидел на переднем сиденье, уши торчком, глаза горят) и набрал упаковок собачьего корма. Магазин был заброшен и, конечно, разграблен, но никто не польстился на «Эуканубу». После шестого июня людям стало не до домашних питомцев. Так рассудил Робинсон.