Эта очень актуальная для нашего времени проблема делает богословие греческих Отцов, особенно каппадокийских, в высшей степени значимым вновь. Две доксологии св. Василия должны быть глубоко изучены, поскольку указывают на важность говорить о Троице двумя способами, при том что один хорошо отличим от другого[180]. Догматические и керигматические утверждения (вспомним различение их Шлинком [181]) разной богословской природы, и то, что мы можем сказать о Боге, исходя из Божеских деяний в истории, отлично оттого, что мы можем говорить рассматривая Бога в Его вечности. Это же относится к Троице. Нам надо срочно решать, может ли литература, издаваемая и переиздаваемая сегодня, в которой путается имманентная и икономическая Троица, оставаться без критической оценки. Ибо, если оставить все, как есть, это приведет не только к обрывам в диалоге с иудаизмом и исламом, но и отбросит назад к греческому язычеству.
Она связана с предыдущей, хотя и не очевидным образом. Вопрос в том, является ли Бог Троицей в Себе Самом — и не в связи с промышлением о мире, — и если да, то что это означает для такой монотеистической религии, как христианство (если это вообще «религия»), которая декларирует веру в единого Бога. Здесь взгляды исторически ограничены с одной стороны греческими Отцами, с другой — августиновской традицией. Или Бог один потому, что Он — Отец («монархия» в онтологическом, а не просто в функциональном аспекте), или же Он один, поскольку одну природу равно делят три лица. Трудности, которые я как православный, наблюдаю во втором взгляде, двоякого рода.
Первая та, что отсутствует логика, гарантирующая, хотя бы для мння, в этом случае онтологический примат Троичности в Боге. Схоласты, «логичные» до абсолютной степени, были вынуждены давать приоритет «Богу единому» перед «Триединым Богом» в трактовке этого учения. Если мы говорим об одном Боге как об одной сущности(усия), разделяемой тремя лицами, мы делаем Троицу логически вторичной с онтологической точки зрения: то, что разделяется (присуще), первично по отношению к тому, что разделяет (чему присуще)[182]. Трудности современных христиан в воссоединении единого Бога с Троичностью в этом случае вполне «логичны».
Вторая трудность не логическая, но, так сказать, экзистенциальная (в хорошем смысле слова). Она связана с вопросом, имеет ли бытие своей причиной безличный фактор, как усия, или Отца. Введение понятия аэтия (причина) в учение о Троице было связано с необходимостью, которую не предвидел Афанасий, не потому, что был александрийцем, а не калпадркийцем (историки любят такие классификации, однако часто не могут видеть историческую ситуацию в ее целостности), но потому, что евномианство показало, насколько легко отождествить причину бытия Божия с безличной усией–сущностью и превратить единосущее в платоновскую всепоглощающую любовь Бога, в чем их и обвинил Григорий Назианзин[183]. Существует ли Бог потому, что Он должен существовать? Или Бог существует просто потому, что Он существует? Есть ли каузальность бытия Божия, нечто вроде события — естественно, вне
180
Св.Василий о Святом Духе . В двух славословиях говорится следующее. а) Слава Отцу через Сына во Святом Духе, и б) Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Первая доксология базируется на икономии, тогда как вторая, которую св.Василий защищает, указывает на Бога как вечного и имманентного и как открывающегося и видимого в еллВистическом опыте eschoto
182
В августиновской традиции, из которой развилась и которой следовала средневековая схоластика, три лица Святой Троицы понимались как отношения в пределах одной субстанции(сущности). Приоритет единой субстанции над тремя лицами, как и отождествление Единого Бога с единой субстанцией, а не с Отцом, в этом случае предстает достаточно ясным. С этим связана и схоластическая идея о паре оппозиционных отношений(ге!агюпе$ oppositionis), которая делает Отца полюсом(партнером) оппозиционного отношения ( с Сыном). Все это низводит монотеизм с уровня личностного (монархия Отца) на уровень единой субстанции: если Отец — источник бытия вместе с Сыном, из этого следует, что монотеизм может быть сохранен только путем отождествления Единого Бога с «f–юй Божественной сущностью (субстанцией)».
183
Как хорошо известно, евномиане оспаривали Божественность Сына, логически отождествляя понятие «Отца» — единственного
нерожденного(а8еппеПо5) — и «усия»: если они тождественны, тогда из этого следует, что все, что не есть «Отец» (в данном случае
Сын), выпадает из сущности(усии ) Бога и не единосущно Отцу. Каппадокий–цам пришлось бороться с этим аргументом, опровергая
логику, по которой Отец отождествлялся с сущностью(субстанцией), и делая Отца, а не Божественную субстанцию «нерожденным
ролителем>попг1 па£ес! originator) Сына (см. Григорий Нисский «Что не есть три… PG 45,133D). Именно по этой причине II
Вселенский Собор (Константинополь, 381 по Р.Х.) свободно внес изменение в никейском Символе веры в виде формулы «рожден от
Отца — иже от Отца рожденна вместо " из сущности Отца» как было в Никее. В противоположность тому, как думает J.N.D.Kelly
(Древние христианские символы веры, 1972, 3–е издание, с. 333), это было во всех отношениях несущественной заменой. См. нашу
статью «Учение II Вселенского Собора о Св. Духе в исторической и экуменической перспективе» в Дж.С.Мартин (ред.) Credo in
Spiritum Sanctum (Верую во Св. Духа),т. I ,сс.29–54.
Введение каппадокийцами понятия «причины» в тринитарное богословие и приписывание его Отцу, как лицу, а не Божественной субстанции, довольно интересным образом заключало в себе и атаку на платонизм. См. Григорий Назианзин, Orat.theol.3,2; I5–I6. Это делает всякое сравнение неоплатонических идей о причинности с каппадокийским понятием причины неспособным привести к положительным выводам относительно неоплатонического влияния, подобно тем, которые сделал Э Мейджеринг. Бог, бытие, история.Исследования по патристической философии. I975.CC.I03–I27.