Я вглядывалась и вслушивалась – не для себя, а для моего уже умершего отца – впитывая звуки и картины его прародины, на которой он сам никогда не был, родившись в Сибири.
А с какой тётушкой свёл меня мой пятиюродный брат Петрович!
Как она походила на мою родную тётку – лихую шофёрку, водившую автобусы по Чуйскому тракту, неутомимую плясунью и певунью!
Естественно, и эта тоже певунья, Зоя Фёдоровна. Её и в 82 зовут на концерты с её авторскими частушками.
За Америкой бежали
Спотыкаясь, долго мы.
Наконец, её догнали
И сказали: «Дай взаймы!»
Балалаечка, ори,
Ори до самой до зари.
Может, президент услышит –
И возьмёт в секретари.
На базаре цены ввысь
Ох как круто поднялись.
Я подумала: и мне
Не подняться ли в цене?
У московского Кремля
Содрогается земля.
То не вражия напасть –
То идёт борьба за власть.
Собиралась меня мать
За премьера отдавать.
Но буду осторожна я:
Должность ненадёжная.
***
У Машки, кстати, тоже присутствует наш родовой признак: кривые мизинцы.
Которые, однако, не вредят её красоте, хотя в её случае красота – дело десятое. Главное – она умница, студентка, спортсменка и активистка. Всё-то она умеет, всем владеет – языками, музыкальными инструментами, средствами транспорта и спортивными видами борьбы.
В четверг она позвонила в визовый отдел – её паспорт ещё не был готов.
Мы поехали в консульство. Я сопровождала её, потому что красивые русские девушки вызывают в консульствах подозрение – и лучше было уравновесить её вопиющую, возмутительную красоту моими почтенными сединами.
Консульство приём граждан не вело, для этого у них был специальный визовый отдел в другом месте.
Мы с Машкой ни о чём не сговаривались, но она инстинктивно правильно оделась: джинсы-кроссовки, ни малейшей косметики.
Мы позвонили в бронированную дверь, и нам открыл охранник средних лет.
-Здравствуйте, - сказала я, глядя ему в глаза. – Эта девушка – студентка Новосибирского государственного университета.
Я не готовила эту речь, но в ней не оказалось ни одного лишнего слова, за каждым стоял большой смысл. Даже слово «государственного» не было лишним. Оно означало: эта девушка учится не в каком-нибудь коммерческом институте с сомнительной лицензией и адресом «3-я улица Строителей, дом 5, кв. 147», а в нормальном, государственном, с большим конкурсом . «Новосибирского» тоже было важно: не тепличная москвичка, а сибирячка, однако и не из Тьму-таракани, а из центра науки и культуры.
-Она сдала документы на визу, - продолжала я, - но получить её сможет только завтра в 11 часов, а её самолёт улетает в 10. В таких обстоятельствах нам остаётся уповать только на вашу любезность: если вы впустите нас, мы попытаемся получить паспорт ещё сегодня.
Он попросил нас подождать и что-то выяснял. Потом снова открыл дверь и впустил нас. У окошечка нас уже ждала девушка, она взяла у Маши бумаги и ушла с ними.
Мы ждали, от волнения и напряжения не говоря ни слова.
Потом девушка вышла.
Она сказала, что сделать ничего нельзя. Что срок обработки документов – минимум четыре дня, а сегодня пошёл только третий. Сейчас летний сезон, и рассчитывать на минимальный срок выдачи виз не приходится. Ей даже не удалось выяснить, на каком этапе ручной проверки находятся эти документы. Но на выходе их нет.
Мы с Машкой, бледные от отчаяния, выслушали этот приговор и поблагодарили девушку за попытку нам помочь.
Я спросила, можно ли нам зайти к концу рабочего дня – а он истекал через час.
-Зайти вы можете, но надежды нет никакой.
Мы поблагодарили охранника, когда он выпускал нас, и пошли, солнцем палимы. Я со свойственной мне активностью предложила отправиться в авиакассу и узнать, какие у нас перспективы переноса рейса. Но Машка не могла идти. Ноги её не несли.
-Тёть Тань, идёмте сядем где-нибудь в тенёчек.
Ничего себе, как-то это не по-нашему – терять присутствие духа.
Но пошли, сели во дворе, на детской площадке. Какие-то французские ребятишки играли там под присмотром няни.
Машка потихоньку поплакивала. Я утешала:
-Маша, пусть это будет самое большое несчастье в твоей жизни!
Она говорила, что у родителей сейчас были большие расходы – и лишних денег в семье нет, а новый билет будет стоить не меньше семисот евро.
Я говорила: ничего, она сейчас единственный ребёнок на шее двух работающих родителей, а деньги – дело наживное.
В конце концов, думала я, мне Машка тоже, чай, не чужая.
Машка достала из сумки открытку и орошала её слезами. На открытке был изображён космонавт Армстронг на Луне, рядом с американским флагом. На обороте открытки Мик написал Машке, что следующим после Армстронга там будет он.