Осмелевший Александр Георгиевич приподнято заявил:
-Самый лучший фильм…
-«Дело было в Пенькове», - решительно закончил Вова.
-Да, и этот. Этот второй. А самый лучший – «Гусарская баллада».
-«Весна на Заречной улице»! – выкрикнул Вова.
-Да, и этот. Но этот третий, - мягко, но неуступчиво сказал Александр Георгиевич, удерживая возникшее равенство.
-Таня! – требовательно смотрел на меня Вова. – Ну давай возьмём его домой!
-Вова! – осадила я. – Это невозможно!
Александр Георгиевич тактично отошёл в сторону и, как бы продолжая начатый Вовой рисунок, романтично и живописно бродил по вытоптанной детской площадке, засунув руки в карманы брюк.
-Ведь ты хочешь это сделать не для него, а для себя! – со сдавленным раздражением разоблачала я Вову. – Придумал красивый сценарий! Теперь тебе нужно привести его домой, обогреть и приютить. Хорошо, я согласа, но тогда давай уж возьмём его насовсем!
Александр Георгиевич громко запел, чтобы не слышать нас и оповестить о своём приближении.
-Таня, ты дура! – объявил Вова.
Мы пошли на бульвар Третьей Фрунзенской. Мужчина в пижаме захлопнул окно и, должно быть, вернулся спать.
На бульваре цвели яблони.
Бездна поэзии. Вова, весь по уши утонув в этой поэзии, шёл впереди и пел сам себе песни.
Александр Георгиевич, стараясь поровну поделить свою преданность между мной и Вовой, подпевал ему, а шёл ближе ко мне, чтобы не бросать меня одну, - как бы сделав из себя верёвочку между мной и забывшим меня Вовой.
И так мы бродили изрядно. Было уже шесть часов.
Я устала от поэзии. И без того я слишком далеко вышла в это утро за свои рамки. Я тихо позвала, чтобы не услышал Вова:
-Саша!
Он обернулся. Я осторожно, с расстановкой сказала:
-Саша, а теперь мы пойдём домой. А вы в метро. Оно уже открылось. Это назад и направо.
Лицо его исказилось судорогой страдания, он вспыхнул от стыда – что не догадался сам, первый, отвязаться от нас.
Он стоял передо мной, краснея, и надо было как-то кончать.
-Спасибо вам, - бормотала я, соображая, однако, что обиднее этой вежливости сейчас трудно было что-нибудь придумать: она расставляла нас по местам. Так врачи, закончив операцию, ритуально говорят медсёстрам спасибо и, может быть, актёры после спектакля, возвращаясь к своей жизни. Но я ничего не могла придумать уместнее этого: - Было приятно с вами познакомиться. Вам, наверное, тяжело было с нами: Вова пьян, а вы всё равно нас не бросили… Спасибо вам.
А он не знал, куда деваться от стыда, что я говорю всё это вслух.
Подошёл Вова, ещё ни о чём не подозревая, на середине песни, которую он уже не пел, а проборматывал. Саша поднял остриженную голову и с вымученной, затравленной непринуждённостью сказал ему:
-Ну, до свидания! Я сейчас назад и направо, - и, сунув руки в карманы, стремительно зашагал большими шагами, худой и впалый человек, бухая сапожищами, съёживши плечи, чтобы спрятаться в них от наших взглядов и скорее скрыть за поворотом своё жалкое существование.
Я резко отвернулась, чтобы с глаз долой, из сердца вон, и зло крикнула Вове:
-Ты дурак и эксплуататор!
Вова был ещё пьян и ещё весь в поэзии, но понял, устало вздохнул и примирительно сказал:
-Ну ладно, Таня, пойдём домой.
Мы молча вернулись домой. Спать нельзя было никак. Мы снова пели и перепели все песни. «Огней как много золотых на улицах Саратова…» Даже у меня, безголосой, прорезался какой-то свежеболезненный утренний голос. Соседи уже встали, и можно было не стесняться. Мы пели до полного ватного отупения, пока не забыли нашего преданного друга Александра Георгиевича Хорькова. Потом пели ещё до изнеможения и заснули.
А через год Вова уехал.
-Ну и что? – спросила дочь.
Ей одиннадцать лет, она привыкла в школе получать мораль после всякой басни.
-А то! Чтобы больше никаких синиц, - сказала я и заплакала, - никаких кошек и собак!
1982
ШОФЁР АСТАП
Они удивлялись: почему А-стап?
И что тут удивительного?
-Мой отец был командиром отряда по борьбе с басмачами!
-Это объяснение? - не понял Гарик.
-Ну как же, - вполсилы своего голоса сказала Женя, взглянув на Астапа вполвзгляда и улыбнувшись ему вполулыбки (это обидно: мало). - Как ты не пнимаешь, Гарик: героический отец Астапа был командир отряда, если Астап не путается в истории и хронологии, а комисаром у него был, верно, какой-нибудь Остап, но командир не знал, что пишется через “о”, так и назвал.
Она произнесла это со старательным демократизмом, следя, чтобы ни насмешки, ни высокомерия - ни-ни.
Астап злился и жал на акселератор.
Конечно же, они звали его “товарищ Бендер”. Они - сборная республики по лёгкой атлетике. Понятно, заёмная сборная: россияне.