После этого он скрипнул зубами, и откинулся на спину, словно бы всю силу истратил на слова. Наталии захотелось кинуться к нему, схватить его в объятия и не отпускать. Но почему-то ей стало стыдно за эти мысли, и как вчера, она молча ушла домой.
На следующее утро, когда она зашла в сарай, она увидела отодвинутые доски в дальнем углу и поняла, что потеряла Андрея на веки. Обида на него смешалась с желанием увидеть его, прижать к себе, ощутить его сильные и ласковые руки. Она думала, что если бы он был сейчас здесь, то она сумела бы сказать ему какие-то неведомые слова, чтобы удержать его. Но его не было, равно как не было и этих слов. Узелок выпал из ее рук, но она это даже не заметила. Ее взгляд вдруг зацепился на каком-то черном предмете, лежавшем недалеко от отогнутых досок. Подойдя ближе, она поняла, что это была его фуражка. Потерял ли он ее, оставил ли ее на память, она это так и не узнает.
В полном смятении чувств, она вышла из сарая и шаркающей походкой вернулась в дом. ***
-Товарищ генерал!
-А, Лопатин, проходи. Вовремя-то как. Я вот только-только адьютанту сказал чайку сообразить. Вот и почаевничаем вместе. Ну, давай заходи, чего жмешься?
-Да не жмусь я, товарищ генерал.
-Тогда садись. Помнишь, как у Чапаева? Если я чай пью, и ты садись, со мной попей.
Оба засмеялись. Они давно знали друг друга. Еще в Гражданскую Гладков командовал ротой, в которой Лопатин служил сначала вторым номером пулеметного расчета, а потом стал комвзвода. После войны они так и остались в армии, пути их то сходились, то расходились, росли в званиях, а в Отечественную войну снова сошлись, и так и служили вместе. Но, не смотря на дружбу, к службе оба относились ревностно, без оглядки на былое.
-Ну, что пришел? Я ведь тебя как облупленного знаю. Давай выкладывай. Пока чай не принесли.
-Константин Игнатьевич, ты меня не первый год знаешь…
-Ну, пошла писать губерния. Говори экстрактно, как говорили ранее. А то начал как пономарь, от Адама.
-Дай мне два дня отпуска, а?
-Ого, первый раз от тебя такое слышу. И на что они тебе, если не секрет? Если что-то путнее, то отпущу на целых три дня, ну а ежели прихоть какая…
-Не прихоть, Константин Игнатьевич, знакомая у меня тут недалеко живет, километров так 40 будет, ежели по прямой. Надо увидеться. Очень надо.
-Знакомая, - с лукавинкой протянул генерал. –Ишь ты, пострел. Когда успел-то, а?
-С Гражданской еще. Долгая эта история. Я тебе ее не рассказывал никогда. Да и сейчас, наверное, не надо. Только поверь, очень надо, четверть века её не видел, а увидеться надо. Война ведь, не ровен час и…Да ты и сам знаешь. Отпустишь?
-Ну, ты брат даешь. Плохо, что рассказать не хочешь. Ну ладно, верю, что надо. Скажи начштаба, пусть оформит тебе на три дня. Другого бы не отпустил, а вот тебя, памятуя нашу дружбу, отпущу. Но потом никуда. Но не более, чем на три дня! Через пять дней дивизию на фронт перебрасывают, так что ты мне тут, ох как будешь нужен.
-Спасибо, Константин Игнатьевич, ты просто не представляешь…
И, не закончив фразы, Лопатин пулей вылетел из генеральского домика.
-Ишь ты, какой спорый, - добродушно протянул генерал, и сев на стул, задумался, что же за знакомая может быть у его давнего друга, о существовании которой он узнал только сейчас. Но понимая, что гадать можно до бесконечности, он выбросил эти мысли из головы, и сосредоточился на документах, лежавших на столе.
А Лопатин тем временем влетел в штаб, и к своему счастью увидел начштаба, грузного пожилого человека, любившего вкусно перекусить и закусить, но при этом знавшим свою работу от и до.
-Сергей Михайлович, я уезжаю. Срочно. По разрешению генерал-майора. Прошу Вас оформить мне отпускные документы на три дня. Ну и довольствие выдать, на эти дни.
-Спешно, значит, - полувопросительно сказал начштаба. –Ну, коли товарищ генерал разрешил, то оно конечно, давай сделаем. Да ты садись, я же тебе не метеор, чтобы вжик-вжик и готово.
После чего сел за стол и стал заполнять бланки документов. А Лопатин тем временем ходил взад-вперед, время от времени посматривая в сторону начштаба. Наконец, тот все закончил, достал печать и приложил к командировочному удостоверению.
-Ну, вот тебе документы, езжай. Счастливого пути. Лопатин пожал ему руку, козырнул и побежал в расположение собирать вещмешок. Сборы солдата на войне не долги, потому ужу через минут сорок Лопатин стоял на шоссе, пытаясь поймать попутную машину. С третьей попытки ему это удалось, и он разместился в кабине, рядом с сержантом-шофером, молчаливым, с хмурым выражением лица. В другое время Лопатин бы попытался разговорить его, ибо что же это за дорога в полном молчании? Но сейчас ему было не до разговоров. Он просто сидел и смотрел в окно, узнавая и не узнавая места, где он не был почти что четверть века.
И вот, показалась станица. Как и многие города, деревни, станицы, она выглядела израненной, но уже возвращавшейся к жизни. Кое-где виднелись сожженные дома, но также слышался вдалеке стук молотков и визжание пилы. «Строятся, словно и нет уже войны», подумал Лопатин, шагая по тропинке к тому дому, где он ожидал встречи со своей молодостью. Но будет ли эта встреча, вдруг, уже нет никого, и дом сгорел, и люди ушли? Сердце билось все сильнее и сильнее, и чем ближе становилось до заветного дома, тем сильнее стучала кровь в висках. И вот, пройден последний поворот и его глазам открылся дом, который он узнал бы из тысячи других.
Нетронутый войной, он стоял как и двадцать пять лет назад, только немного осел, да более прогнутой была крыша. Подойдя к плетню, Лопатин опустил мешок на землю, и глубоко вздохнул, не в силах пройти во двор. Так он простоял минут пять, пока за стеклом не мелькнула тень. Затем дверь хаты широко распахнулась, и на крыльцо вышла женщина. Ее слегка грузная фигура хранила, тем не менее, черты той женщины, от которой Андрей ушел морозной ночью двадцать пять лет назад.
-Андрей! – охнула Наталия и осела на крыльцо.
-Наташа, - крикнул Андрей и бросился к ней. Одним махом вскочив на крыльцо, он бросился к Наталии и обнял ее. Она в ответ обхватила его руками, и уткнувшись лицом в его грудь, заплакала. Андрей молчал, понимая ее слезы, и только ласково гладил ее по спине. Наконец всхлипы стихли, и Наталия начала подниматься. Поднялся и Андрей.
-Ну, заходи, что ли, - сказал Наталия слегка дрожащим голосом и пошла первой. Вслед за ней пошел и Андрей. Он никогда не был в Наташином доме, и ему было любопытно, как и с кем она живет сейчас.
В доме было удивительно чисто и аккуратно, словно и не было за окнами войны, словно не грохотали вдалеке танки, и не маршировали на фронт роты и батальоны. Кровать, шкафчики, сундуки были старыми, но опрятными, чувствовалась умелая рука хозяйки. На том месте, где раньше в хатах находился иконостас, была лишь одна икона, под которой горела лампадка. Слева от нее висело несколько фотографий. Движимый любопытством, Андрей подошел поближе. На одной из них была Наталия, молодая, смеющаяся, словно не знающая о том, какие вихри пронесутся вскоре над ней. На других были, как догадался Андрей, отец и мать ее. Странно, но не было ни одной фотографии, где бы Наталия была снята вместе с мужем и с детьми.
-Что смотришь? – неожиданно спросила Наталия и Андрей вздрогнул.
-Мужа ищешь? А нет его.
-Погиб?
-Нет у меня мужа. И не было никогда. Я ведь тебя всю жизнь ждала. Каждый день, каждый вечер выходила на дорогу и смотрела, не покажешься ли ты. Отец ремнем драл, дважды хотел замуж выдать, а я все равно на своем стояла. Тебя ждала. А ты не шел и не шел. Вот так я все жданки и прождала. Андрею стало душно, и он слегка трясущимися пальцами расстегнул воротничок гимнастерки.
-Прости меня.
-Бог простит. Сам-то ты как жил? Я смотрю, в большие люди вышел, три звезды на погонах носишь. Женился, небось, после той войны? Детишки есть?
-Была семья. Жена, двое детей. Но в сорок первом, в первый же день войны погибла. Под бомбы попали. А я вот уцелел, поскольку в тот день в штабе на дежурстве был. Мне вот повезло, а они...Сказывают. что от дома вообще ничего не осталось, одни обломки обгорелые, и ничего более.
-Прости меня, старую бабу, что раны твои разбередила.