Второй раз упомянул этот снобизм! Видно, чем-то здорово он ему насолил.
И в результате, пройдя гулкими дворами, мы оказались в цементном, ящичном, подсобном помещении какого-то магазина. Рядом стояли открытые бочки с капустой — темные снаружи, светлые внутри.
Мы просидели там довольно долго. Входили и выходили какие-то люди. Чувствовалось, что он тут действительно свой, привычный. Только я все не мог понять, кто же тут действительно его любит. Вот подошел продавец в клеенчатом фартуке, но подошел почему-то ко мне. В руке он держал стакан с мутной жидкостью, в которой плавали белесые разбухшие нити. Дал мне отхлебнуть.
— Ну? — хвастливо сказал продавец. — Березовый сок! Только для нашего магазина достал!
Под требовательным его взглядом я сказал, что напиток мне, в общем, понравился, но только я несколько сомневаюсь в его березовости. Продавец посмотрел на меня с сожалением и ушел.
Друг мой сидел, уставясь обиженно в точку.
Окно, выходящее во двор, темнело.
Мне уже начинало все это надоедать.
И когда продавец со стаканом отошел, я только спросил моего друга: то ли самое сейчас было, чего мы так долго тут ждали?
— Знаешь... брось-ка ты! — с неожиданной злобой ответил он.
Знаю его обиду! Считается, что я его по службе обошел. Обошел, объехал, обскакал.
...Соревнования шли, по скалолазанию. Все у нас немножко на этом сдвинуты. Скалы, сосны, палатки... В общем, «усталые, но хорошо отдохнувшие... вернулись они вечером в город». Все именно от этого какого-то просветления ждут. В том числе и начальство. Само было такое. Конечно, оно было бы удивлено, не застав кое-кого на рабочих местах, и в то же время искренне бы огорчилось, не найдя этих же самых лиц в списке участников соревнований. И парадокс этот почему-то никого не смущал.
А друг мой совершенно уже зашился. Потому как, с одной стороны, он начальником лаборатории был и за рабочие часы отвечал, а с другой — был капитаном сборной и отвечал за подготовку команды. Есть от чего сойти с ума!
И так он уже запутался, что вообще никуда не ездил — ни на скалы, ни на работу. Дома сидел.
И тут, как на грех, комиссия самоконтроля нагрянула! А его на рабочем месте нет.
Сразу же, естественно, приказ — его с начальника лаборатории снять, а меня, его заместителя, на это место засадить. Многие, как ни странно, тогда на меня обиделись.
А если разобраться... Он же сам докладную эту, комиссии самоконтроля, вверх по инстанции переправил. Без него вообще ничего бы не было!
И вот меня директор вызывает. Так отечески, неофициально:
— Ты что же... на соревнованиях-то не был?
Ну что тут можно сказать? По-моему, такие случаи есть, когда вообще бесполезно что-либо говорить.
— Бывает, — только говорю. — Оступился!
Он через кабинет прошел, за стол свой уселся и говорит:
— Да, но все оступаются вниз. А вы оступились вверх!
На следующий день выходит на работу мой друг, меня не замечает в упор. Но чем я-то виноват, чем? Он сам же и приказ тот составил, директор подписал только. Конечно, можно сказать, что на него комиссия самоконтроля давила. Но если честно — много ли значит эта комиссия?! Ничего фактически она не значит! И народу в ней, в тот день, всего один человек был. Он сам же и был.
Но он таки крепко переживал. Даже руки на себя наложил. В обычной своей манере — набухал полстакана яду и полстакана молока. Чтобы отравить себя, но тут же и спасти. По крайней мере сделать все возможное.
Мы досидели в магазине до закрытия, потом пришлось все же уйти. Друг шел молча, обиженно. На кого теперь он обиделся? Боюсь, как ни странно, опять почему-то на меня.
Что такое, в конце концов? За что, собственно, я должен нести этот пластмассовый крест?
Как я уговаривал его тогда не брать в голову эти скалы. Или, на крайний случай, забыть уж на время о работе. Пришел накануне и на колени перед ним бухнулся! Все проходят удивленно:
— Ты чего это — на коленях стоишь? — говорят.
— А, — говорю, — отстаньте!
...Мы едем в дребезжащем троллейбусе. Низкое солнце, сложным путем проходя между листьев, вдруг взблескивает, всплескивает, заставляет жмуриться.
Потом мы зачем-то приходим к нему домой, ложимся на тахту и засыпаем.
И вдруг — о-о! — снова вскочил, заметался!
— Понимаешь, — говорит, — должна мне девушка звонить в девять часов. Насчет встречи. Сегодня утром в автобусе познакомился. А с другой, еще заранее, тоже встретиться договорился.